Лучшее, что было в этой психологии, унаследовал пролетарий: веру в себя и жизнь, жажду прогресса, сознание достоинства человеческой природы, дерзкий взгляд в небо, открывающий призрачность его мифологического населения.
Адонаи и Сатана со всеми их бесконечно меняющимися масками начинают наконец сливаться, оказываются двумя калеками, либо двумя крылами разуванного гения человечества: теперь он получает оба крыла, — гений человечества протягивает их от края до края неба — крыло жажды справедливости и крыло жажды мощи.
Богатство познано как средство к вечному прогрессу вида. Жажда богатства, даже в его низких формах, как стйхийный двигатель прогресса в сумерках человеческой бессознательности. Справедливость познана, как высшая форма организации труда, к несчастью, достижимая лишь после мучительного процесса предварительного, полусознательного развития человечеством своих экономических сил.
Прогресс и справедливость примирены. Последний пророк, вышедший из недр Израиля, при всей вражде своей к стяжателям исторически оправдал их, ибо оценил ту Вавилонскую башню культуры, от которой с негодованием отворачивались его далекие предшественники. Строительство было мучительным. На камнях запечатлена кровь одних, — подлость и зверство других. Строительство трудно еще и теперь. Но вне этого строительства нет другого пути. Дорога к равенству и братству идет через эксплуатацию и вражду, дорога к свободе через рабство. Примем это мужественно без смешных, лишних иеремиад. Ведь дорогу эту не прокладывал никакой разумный и справедливый инженер. Это дорога борьбы слабого животного против бездушной стихии. Человек шел, как мог, спотыкался, падал, терзал себя об острые камни, валился снова сверху в пропасть, и снова начинал свой труд Сизифа. И еще скалы, ущелья и потоки перед ним. Но уже видна светлая вершина горы. Какими зигзагами шел путь, сколько лишних мук! Но ведь было темно внутри и снаружи, он шел ощупью, сначала даже не сознавая цели, потом сознавая ее смутно. Это в общем страшная сказка. Хотя с хорошим концом. Если бы, автором её был бог — мы ее простили бы ему за её конец. Но… у неё нет автора. Кроме слепой необходимости, которую незачем клясть, и инстинкта жизни, который обеспечил её хороший конец. Новая философия истории тесно связана с первой её религиозной формой.
В социально–экономической программе своей пророки были сторонниками демократической справедливости, хотя бы ценою падения культуры. Лев Толстой, верный ученик их, чистый Мозаист. Но и социалисты–революционеры отпрыск того же корня. И понятно. Идеология мелкого собственника, борющегося против капитала, всегда одна и та же: искусственно задержать поступательный ход неравенства. Сознание необходимости капитализма, как культурной силы, недоступно мелкому собственнику: «покорнейше благодарю за вашу культуру, г. Маркс, кланяюсь вашему экономическому жезлу, но я вовсе не намерен строить для культуры мост из своих костей». Но скорбный мост все же строится. И другого моста к победе истинной справедливости — нет. Он сойдет на землю, или вернее расцветет на ней только на почве богатства, а для этого нужно организовать труд, а труд может быть организован только колоссальными предприятиями частных богачей, компаний или государства. Если бы бог существовал, то его следовало бы проклясть за одну уже эту пропасть, которую человечество заваливает своими трупами. Но бога нет, есть неумолимая, неподслуживающаяся вам природа. Ее надо победить. Страдания неизбежны. Можно стараться облегчить их, но идти вспять, убоявшись чаши сей, и трусливо и напрасно.
У пророков было великое оправдание: культура их времени, хотя и имела ценность художественную и научную, — не обещала близкого освобождения.
Для толстовцев нет этого оправдания. Их оправдывает лишь их историко–философская слепость. Что же касается социалистов–революционеров, — то две души начинают бороться в их груди по мере того, как они делают объектом своей агитации не одно крестьянство, но и пролетариат. Более умные, чуткие и смелые кончат тем, что ассимилируются со сторонниками научного социализма, забросят утопии и будут содействовать мужественной и научно–честной разработке огромного для социализма и еще далеко не исчерпанного аграрного вопроса. Другие пребудут в безысходных путах противоречий мещанского мира.