Центральный миф элевзинских таинств очень богат: с одной стороны это чисто греческая индивидуализация и драматизация явлений природы. Гадес, недра земли, похищает прелестную «Кору с широкими бедрами», т. е. плодородную силу. Она бы вечно пребывала там, в темных и страшных недрах земли. Но мать Коры, Деметра, другая, более общая персонификация плодородия, в страшной скорби ищет свою дочь. Она узнает, что она находится в Аиде, и между миром подземных и миром надземных устанавливается договор: Кора будет часть года жить в глубинах, а другую часть года будет восходить к своей матери, посылающей на нивы и луга свет и влагу, и тепло: Кора будет улыбаться небесной матери цветами и плодами земли. Небесное и земное, высота и глубина связаны в тайне плодорождения, растения тянутся к небу, которое их посеяло — от земли, которая их вырастила. Во время своих странствий Деметра нашла приют и помощь у царя Триптолема, в маленьком Элевзисе: его то и научила она, как может человек способствовать произрастанию и тем положила начало высшей форме культуры. Другая сторона мифа, художественно сливающаяся с первой, более мистична: души людей тоже порождение небес, смерть запирает их, похищенных в темницу могилы. Но небо зовет их к себе, силою неба они, небесноземные, будут вызваны к новой, смотря по заслугам, лучшей жизни. Тоскуя на земле, люди шлют небу, как и цветы, аромат своей молитвы, они тоже связывают глубину и высоту. В вечном круговороте жизни, она, душа вселенной, не теряет ни одной души — дочери, заботится обо всех, всех снова зовет к себе, смерть это лишь переход, нечто кажущееся.
Во всем этом нет еще отрицания материи во имя духа. Но позднее, когда жизнь все менее будет удовлетворять и низы и верхи эллинского общества, и там и здесь, хотя по разным причинам, будет крепнуть тоска по совершенно иному строю жизни. Осиротелым, забытым, отданным во власть чужих ему стихий, почувствует себя человек, и новый смысл внесет он в свой миф: душа это небесное семя, ад это уже не смерть, нет, — это сама жизнь, земля — вот ад, тело — вот могила. Праведная жизнь позволяет душе очиститься от тела, смерть тогда будет избавительницей; тело это гадкая гусеница, гроб это куколка, новая свободная душа — прелестная бабочка.
Пессимизм пустил здесь уже слишком глубокие корни: начали отказываться от радостей жизни, чтобы убежать от её скорбей, и тем лучезарнее рисовали себе жизнь загробную, чем менее светлым становился срок жизни реальной. Это начинались сумерки богов прекрасной уравновешенной жизни, заря христианства, жизневраждебного и разрушающего всякое равновесие. Тоска победила довольство. И это было бы хорошо, если бы она не повела человека, высвободив его из замкнутого круга антично–эллинской культуры, по совершенно ложной дороге в бесконечность. Она не сумела еще вступить на путь прогресса труда. Она вступила на путь грезы, потом догмы, наконец, жалкого магизма.
Ренан, опираясь на немецких исследователей, рисует довольно ярко самые таинства. Не лишним будет привести здесь это описание, так как в нем прекрасно отмечена вышеуказанная связь орфизма с христианством.
«Это была прежде всего длинная процессия, прерывавшаяся шумными сценами, очищениями, бдениями, постами и взрывами радости, ночной бег с факелами среди тьмы, ужас и вдруг яркий свет. Открывались профили храма: участников, наконец, вводили в место услады, слышались голоса. Театральные машины производили символические чудеса, декламация, танец и музыка находили здесь свое место. Преклонялись перед статуей Mater Dolorosa.
Ренан продолжает. «Несомненно, что элевзинские мистерии имели значительное моральное и религиозное влияние, они утешали в жизни настоящей, обещали жизнь будущую, обещали также награду не только за благочестие и чистоту, но и за справедливость». Если утешение в сей жизни, обетование иной и проповедь награды, а также культ матери, оплакивающей смерть детища, уже включены были в элевзинские мистерии, то не менее замечательные черты находим мы в мистерии Адониса.
Ренан говорит об этом культе: Адонис это солнце, в шесть месяцев проходящее высшие знаки зодиаков и в шесть месяцев низшие; убивший его кабан символ зимы; также Адонис, с другой стороны, означает растительность и периоды её увядания и расцвета. Но что же заставляло женщин толпами сбегаться на празднество Адониса? Желание оплакивать юного бога, слишком рано похищенного смертью, видеть его на его смертном одре, в цветах, с беспомощно опущенной прекрасной головой, трогать его своими руками, обрезывать волосы в знак печали, стенать и потом радоваться его воскресению».