Наконец:
«Если бы мы захотели применять название «религия» ко всему тому, что иначе называется добродетелью, нравственностью и идеализмом, то мы внесли бы путаницу в понятия, вместо ясности.»
«В нашем исследовании речь идет не о будущности нравственности или различных добродетелей — ведь на счет этого нет различия во взглядах среди социалистов, — но о будущности веры в Бога».[2]
Действительно не рассуждая заявить, что «добродетель, нравственность и идеализм» то же, что «религия», значит внести путаницу, но ясность и простота не всегда служат победоносным аргументом в пользу того или иного определения. Чего проще напр., чем строгое различение денег и товара. И вдруг Маркс вносит «путаницу» заявляя, что деньги тоже товар, каковое определение заставляет его пуститься в рассуждения, которые он сам признавал «чрезвычайно трудными». Конечно, так как в общеречии под религией подразумевается вера в Бога, то практически удобнее всего пользоваться термином именно так. Но ведь общепринятые определения почти всегда бывают поверхностными.
Мы еще вернемся к критике рационалистического определения религии, наиболее полно выраженного тов. Плехановым. Теперь перейдем к другим типам определения.
Штампфер, Вандервельд
Оригинальную позицию занимает в этом вопросе ревизионист Штампфер. Для него существенным признаком религии является догматизм:
«Сущность философии — свобода, сущность религии — отсутствие свободы. Религия покоится на догмах, а философия на выводах. Тот, кто хочет философским исследованием доказать истинность религии, в сущности поступает против духа религии, которая мнит себя выше всякого человеческого исследования».[3]
«В борьбе за мировоззрение двумя полюсами, двумя крайними точками являются не «религиозность», с одной стороны, и «атеизм» или даже «материализм» с другой, а позитивная религия и критическая деятельность человеческого разума».
Развивая дальше эту мысль, наш автор приходит к таким положениям:
«никто, и менее всего социалдемократ,(?) не станет отрицать такие понятия, как: разум, совокупность, законы, причина, цель, совершенство, справедливость и т. п., и назовем ли мы эти понятия Богом, или как нибудь иначе, это — вопрос терминологии».[4]
По Штампферу богословские системы древности, очевидно Пифагора, Платона и др., не имеют ничего общего с религией, как отнюдь не религиозными являются у него Спиноза, Кант, Фихте и Шиллер. Ибо никто из них не учил догматически. Зато материализм, атеизм, — оказываются… почти религией. В самом деле, вот что читаем мы о материализме у Штампфера:
«Социалдемократия ни в каком отношении не связана с материалистическим мировоззрением. Это мировоззрение отрицает не только религию откровения, но и философию, все усилия которой оно считает бесплодными, при чем совершенно забывает, что его собственные основные понятия: «сила» и «материя» — также философские абстракции. Факт, что мы мыслим, не освобождает нас от труда исследовать законы этого мышления. Поскольку материализм отвергает это исследование и пытается по своему заколотить досками мир, он тесно соприкасается с религиями откровения».
Таким образом Штампфер ставит все понятия на голову. Он, увлекаясь своим внешним признаком — догматизмом, готов считать родственными научно–социалистическому мировоззрению всевозможные философские системы, вводящие в объяснения явлений понятия бога–цели, бога–справедливости, но зато отлучает материалистов. Между тем, Энгельс говорит о тех же материалистах:
«Надо бы позаботиться, чтобы среди рабочих была распространена в громадном количестве блестящая французская материалистическая литература 18 века, — та литература, которая со стороны формы и содержания представляет собою до сих пор величайшее создание французского гения, которая, по своему содержанию, принимая во внимание тогдашнее состояние науки, и теперь еще стоит на недостигнутой высоте и по форме и теперь еще не имеет ничего себе равного».
Также и Вандервельд стоит на особой точке зрения, притом дружественной метафизическому идеализму.. Правда, он не совершает грубейших ошибок Штампфера, напротив, для него сущность религии заключается как раз в том, в чем Штампфер склонен видеть отрицание религии, именно: в свободном исследовании «тайны».
«Лишь тот, говорит Вандервельд, кто не понимает относительного характера науки и её бессилия выяснить нам сущность вещей, может питать иллюзию, что успехи научных знаний положат конец философскому неведению».[5]