КАСПАР КУРРАРИЙ
Здесь, друг, ты имеешь свидетельства божественных установлений Варваров, дабы не пошатнулось почитание твоих собственных божественных установлений
Ввиду [разного] характера людских наклонностей я не сомневался, что найдутся такие, которые, как только прочитают это [повествование] о религии, благочестии, нравах и могуществе московитов, заподозрят, что я скорее угодил [своей] наклонности, нежели что дела обстояли так, как мы честнейшим образом сообщили, особенно при том, что среди людей значительно преобладает та часть, которая едва ли дала бы себя убедить в каком-либо благом мнении об этом народе, и что едва ли какой-нибудь другой народ доселе имел более худую славу в отношении религии. По этой причине, хотя и поздно (ведь уже переписчик[25] завершил труд), попался [мне] случайно экземпляр того письма, которое божественным Карлом, королем Римским, было предназначено государю московитов и надписью на котором, поскольку, надеюсь, для некоторых она будет представлять интерес, я хотел снискать милость читателя, присоединив [эту надпись] в качестве приложения как для того, чтобы предмет, сам по себе темный, скорее вызывал доверие благодаря столь высокому автору, так и для того, чтобы мы узнали, наконец, о христианах, нравы и весь уклад жизни которых исполнены не чем иным, как истинным благочестием.
"Светлейшему и могущественному государю господину Василию, Божьей милостью императору и повелителю всех рутенов[26], и великому князю Владимирскому, Московскому, Новгородскому, Псковскому, Смоленскому, Тверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому, Нижегородскому, Черниговскому, Рязанскому, Волоцкому, Ржевскому, Белевскому[27], Бельскому, Ростовскому, Ярославскому, Белозерскому, Удорскому, Обдорскому, Кондийскому и иных, старшему брату и другу нашему дражайшему.
Карл, император римлян"[28].
Как только ты, светлейший государь, с приветливостью и великолепием, свойственным твоей царственной душе, встретил и принял московитских послов, которые ныне благополучно и с радостью прибыли к тебе в Тюбинген из Испании от священнейшего цесарского величества[29], ибо там их осыпали почестями даже много больше, чем подобало бы, ты, по свойству твоего замечательного ума, тотчас поручил, чтобы я как можно скорее вместе с некоторыми знаменитыми, просвещенными и искушенными во многих вещах мужами, годящимися для дела подобного рода, расспросил, и притом от твоего имени, о происхождении, обычаях, нравах, религии и прочих подобных предметах сих московитов, до недавнего времени нам, немцам, неведомых[30]. Это можно было нам исполнить тем легче, что при них состоял переводчик, хотя и московит родом, [однако], кроме своего родного языка, посредственно владевший немецким и латинским[31]. Без сомнения, в особенности для того, светлейший государь, ты пожелал дать нам таковое поручение (если кому-нибудь оно, возможно, показалось бы необычным), чтобы точнее узнать тех, с кем божественный цесарь Максимилиан, дед твой, для блага государства некогда вступил в союз[32]. Затем есть другое, что увеличило еще твое желание разузнать об этом: чтобы, когда подчас в собрании ученых мужей, где ты бываешь часто, или государственных чинов заходит речь об иноземцах, ты мог равно осветить, если не в состоянии по опыту, то по крайней мере основываясь на документах, все, касающееся разнообразных нравов иноземцев. Побуждаемый этим, и я, как пристало мне, охотно повиновался твоей воле; и мы сразу же приступили к делу и прежде всего объявили [московитским послам], в чем состоит твое намерение; оно им, дивящимся нраву и уму такого государя, пришлось весьма по сердцу. С этим они могли связывать большие надежды, поскольку из всех [государей], к коим по древнему праву гостеприимства они наведывались во время долгого, длящегося уже два года пути с востока на запад, ты был единственный, кто в различных отношениях высоко оценивал их народ. Словом, они, благодаря всему этому настроенные благожелательно, не обходили молчанием ничего из того, о чем мы спрашивали, и, более того, рассказывали обо всем весьма обстоятельно. Так же и я, светлейший государь, повинуясь тебе и исполняя должность верного переводчика, изложу без каких-либо пропусков в том же порядке и виде все сведения об этих людях, которые могли быть преданы гласности, и даже больше, нежели они сообщили.
25
Librarius — можно понять и как типограф или книгопродавец; но в таком случае сказанное далее означало бы, что набор или даже печатание книги завершены, а это подразумевало, что вступление к ней должно было бы иметь особую пагинацию: поскольку же пагинация основного текста книги и вступления и тип шрифта одни и те же, то ясно, что набирались они и печатались вместе. Поэтому под словом "librarius", скорее всего, имеется в виду переписчик, окончивший свою работу, т. е. подготовивший чистовой список основного текста книги, который предназначался для типографии.
26
В русских грамотах часть титула "imperator et dominator universorum Ruthenorum" передавалась как "царь и государь всея Русии".
Рутенами в античных источниках (указания на них см.:
27
В оригинале стоит "Bolami" — скорее всего, искаженная переписчиком или типографским наборщиком форма слова "Bolaviae" (первые четыре буквы совпадают, пятая буква "v" в старых текстах и изданиях писалась как "и" и по недосмотру вполне могла быть перепутана с буквой "т"; потеряны также последние буквы — падежное окончание "ае", в качестве такового, по-видимому, воспринималась буква "i", поскольку никто из имевших отношение к тексту людей не знал начальной формы слова). "Bolaviae" фигурирует в латинском тексте Договорной грамоты от 3 августа 1514 г. Максимилиана I Василию III (см.: Идея Рима в Москве XV-XVI века: Источники по истории русской общественной мысли. Roma, 1989. Р. 442). В немецком тексте этой же грамоты записано "zu Belaw" (Ibid. P. 439. См. также: Собрание государственных грамот и договоров. Ч. V. № 66. С. 62. Далее: СГГД). В русских грамотах, дающих, как и в нашем документе, пространственный вариант полного титула Василия III, а равно и в ответных грамотах чужеземных государей, воспроизводящих этот пространный вариант на иных языках, после наименования "Ржевский" стояло обычно "Вольский"; в нашем же документе "Бельский" (Beleskiae) упомянут отдельно сразу за наименованием "Bolami", которое вслед за переводами Договорной грамоты 1514 г. в СГГД можно понять как "Белевский". Белевское княжество со второй половины XIV в. было владением князей Новосильских и Одоевских; в 1407 г. было захвачено Великим княжеством Литовским и до 90-х годов XV в. зависело от него; по русско-литовскому договору 1494 г. вошло в состав российского государства (см.:
28
Карл V (1500-1558) — с 1516 г. король Испании, в 1519 г. избран императором Священной Римской империи.
Ни в одном из известных официальных документов, вышедших из императорской канцелярии, нет точно такой титулатуры российского государя, какая приведена в цитированном Фабри письме. Императором, или цесарем, царем, российский государь именовался еще с конца XV в. ганзейскими городами, Ливонией, Тевтонским орденом, Данией и Швецией (См.:
Преемник и внук Максимилиана I император Карл V в своих официальных грамотах звал Василия III "princeps", т. е. "государь", казалось, избегая признавать его "императором". Но вот Фабри "случайно" (?) попалась на глаза некая грамота Карла V, в которой Василий III именуется императором, и Фабри, опубликовав ее в печати, оповестил об этом весь мир. Самое существенное отличие напечатанного Фабри документа от других подобного рода и известных документов императорской канцелярии в том, что в конце титульного обращения российский государь был назван не только "другом нашим дражайшим", но и "старшим братом" (обычно писалось "брат" или "дражайший брат", но не "старший брат"); это могло означать, что первый среди католических государей монарх, "властелин половины мира" император Карл V готов был признать старшинство над собой российского государя.
В России на этот документ, опубликованный у Фабри, ни сразу, ни после не обратили внимания. В Европе его, конечно, поначалу знали, но старательно обходили молчанием, а потом предали забвению, исключив при печатании сочинения Фабри о московитах.
О том, что Фабри публиковал не фальшивку или подделку, а, скорее всего, часть верительной грамоты императора Карла V, предназначенной для его посла в Московию графа Нугаролы (и затем, по-видимому, замененной на верительную грамоту с другой, более скромной титулатурой российского монарха, в которой он обозначался "государем" и "великим князем Руссии"), свидетельствуют замечания барона Герберштейна, посла в Московию эрцгерцога Австрийского Фердинанда (брата Карла V), на полученные инструкции. Герберштейн, в частности, возражал против того, чтобы во верительных грамотах Фердинанда "московит", т. е. Василий III, Имел "титул императора всех рутенов" (Imperator Universorum Ruthenorum), предлагая писать ему как "государю Руссии и великому князю"; посол эрцгерцога был также против того, чтобы называть Василия III "нашим старшим" (major; nostro; см.:
Замечания Герберштейна датированы 1525 г., в конце лета — начале осени того же года Фабри писал свой трактат, к которому приложил отрывок письма Карла V Василию III. Поскольку барон Герберштейн и граф Нугарола должны были ехать вместе и канцелярии императора Карла V и эрцгерцога Фердинанда были теснейшим образом связаны, то дословные совпадения формулировок в приведенном у Фабри отрывке письма Карла V Василию III и в первоначальном тексте верительной грамоты Фердинанда тому же Василию III свидетельствуют о том, что речь идет о сходных документах, т. е. Фабри публиковал первоначальную версию верительной грамоты императора Карла V Василию III, которая, по-видимому, была прислана эрцгерцогу Фердинанду для ознакомления с ней и выработки общей линии поведения предстоящего объединенного посольства императора и эрцгерцога в Московию.
29
Речь идет о посольстве князя Ивана Ивановича Засекина-Ярославского и дьяка Семена Борисовича Трофимова к императору Карлу V (точный состав посольства неизвестен, но, как явствует из раздела о посте в трактате Фабри, он превышал восемь человек). Оно отправилось из Москвы вместе с императорским послом Антонио де Конти в июне 1524 г., по дороге посетило Вену, где было с честью принято братом императора эрцгерцогом Австрийским Фердинандом. Затем через германские земли, Фландрию и, по-видимому, Англию посольство добралось до Испании, где находился император. 6 апреля 1525 г. состоялся торжественный въезд русских послов в Мадрид, а 29 апреля — прием у императора в Толедо. Обратный путь послов пролегал через Францию, в августе или в начале сентября 1525 г. они вновь встретились с эрцгерцогом Фердинандом, уже в Тюбингене, где по поручению эрцгерцога его советник Иоганн Фабри взял у них своего рода интервью. Из владений Габсбургов русское посольство выехало в январе 1526 г. вместе с ответным посольством императора и эрцгерцога к Василию III. Его возглавили граф Леонардо Нугарола и барон Сигизмунд Герберштейн. 26 апреля 1526 г. оба посольства прибыли в Москву. См.: Памятники дипломатических сношений с государствами иностранными. Т. 1. Столб. 1487 (Далее: ПДС);
30
См. об этом же в письме эрцгерцога Фердинанда, адресованном в начале февраля 1526 г. графу Нугарола и барону Герберштейну перед их отправкой с посольством
31
Власий, или Влас, Игнатов (Игнатьев) известен по русским документам как "толмач латынский и немецкий" Влас. Участвовал в переводах для Библии Геннадия, архиепископа Новгородского; с 1518 г. вместе с Дмитрием Герасимовым помогал Максиму Греку в переводе Толкований на Апостол, Толковой Псалтыри и, возможно. Бесед Иоанна Златоуста на Евангелия Матфея и Иоанна. (Максим Грек переводил с греческого на латинский, Влас и Дмитрий Герасимов — с латинского на русский). С начала XVI в. привлекался к выполнению дипломатических поручений, особенно часто касающихся отношений между Россией и Империей. Во время первого своего пребывания в Москве в 1517 г. с ним познакомился императорский посол Герберштейн. Возможно, Влас был переводчиком русского посольства к императору во главе с Яковым Полушкиным, состоявшегося с июня 1522 по начало 1524 г. (в испанских документах о посольстве Подушкина упомянут "переводчиком Биязио", "el interprete Biasio"). В этом именно качестве он выступал в посольстве к императору князя Засекина-Ярославского и дьяка Трофимова (июнь 1524 — апрель 1526 г.) и в посольстве Ляпуна Осинина и Андрея Волосатого (1526-1528 гг.) к императору. См.:
32
Речь идет о союзном договоре 1514 г. между Священной Римской империей и Российским государством. Император Максимилиан I замыслил широкую антипольскую коалицию держав, в которую, помимо Империи и России, должны были войти Тевтонский орден, Дания, Бранденбург, Саксония и Валахия. В начале февраля 1514 г. в Москву прибыл посол императора Георг фон Шнитценпаумер, в ходе переговоров с ним были выработаны условия договора, которые включали обязательство совместных действий против Польши и Литвы, признание прав России на Киев и другие западнорусские земли, а также права Ордена на отторгнутые у него Польшей по Торуньскому договору 1466 г. территории; в этом договоре впервые российского государя именовал императором (Imperator, Kayser) монарх, имеющий такой же титул. Договор был несомненным успехом русской дипломатии. Договорная грамота была доставлена Шнитценпаумером и русскими послами Дмитрием Ласкиревым и Елизаром Суковым Максимилиану I.
Император оказался в затруднительном положении, поскольку его представитель, не имея на то полномочий, заключил договор на условиях, обременительных для империи, обязывающих ее немедленно принять участие в войне с Литвой и Польшей на стороне России. Решено было, с одной стороны, утвердить договор, что Максимилиан I и сделал в начале августа 1514 г., но, с другой стороны, вступление его в силу оговорить принятием определенных изменений его содержания, которые предполагали, в частности, начало военных действий против Сигизмунда I, короля Польского и великого князя Литовского, только в случае провала всех попыток мирного урегулирования с ним. Оговорки императора, доведенные его послами Яковом Ослером и Морицем Бургшталлером до российского государя в декабре 1514 г., не были приняты, Василий III настаивал на первоначальных условиях договора. Тем временем император охладел к идее союза с Василием III отчасти под впечатлением от разгрома русских войск литовцами под Оршей 8 сентября 1514 г., но в большей мере из-за того, что удалось добиться согласия польского короля на выгодные для Габсбургов браки с Ягеллонами, делавшие Габсбургов наследниками венгерской и чешской корон. На имперском сейме в мае 1515 г. уполномоченный императора Конрад Пейтингер заявил "протест" по поводу позиции, занятой великим князем Московским, действия Шнитценпаумера были публично дезавуированы, утвержденное в августе 1514 г. соглашение было признано недействительным. См. документы и исследования: СГГД. Ч. V. № 66, 67. С. 62-68;