Как только они покинули судно, Камелия обернулась. Вокруг парохода плавали ржавые обломки, и вода под ними превращалась в блестящее масло.
- Вы здесь работаете?
- Не совсем. Скорее просто помогаю.
Несмотря на поздний час, люди не спешили покидать пристань. На брусчатке сидел старик в нищенском плаще. Испещрённое морщинами лицо казалось застывшей глиняной маской.
- Это проповедник, - шепнул незнакомец. - На него давно никто не обращает внимания.
Люди не замечали старика, и Камелия боялась, как бы его ненароком не повалили на землю и не затоптали в спешке, словно крошечного котёнка.
- Чресла мои трясутся; муки схватили меня, как муки рождающей. Я взволнован от того, что слышу; я смущён от того, что вижу, - проповедник бил себя в грудь, и хриплый голос словно клещами вонзался в продутую ветрами пристань. - Сердце моё трепещет; дрожь бьёт меня; отрадная ночь превратилась в ужас для меня. Идолы богов разбиты, и пламя погребено под пеплом. Мы все сгинем.
Камелия взглянула на загорелое морщинистое лицо старика, чувствуя, как тошнота подкатывает к горлу, и отвернулась. Она ущипнула себя за локоть, в который раз надеясь, что морок рассеется вместе с тьмой. Видневшиеся вдалеке дворцы из-за тумана казались призрачными, будто они висели в воздухе над землёй и прокалывали острыми кровлями небо.
- Разве вы не видите, что чёрная бездна разверзлась под вашими ногами? Разве вы не чувствуете раскалённый дёготь, что обжигает ваши ноги? Разве вы не слышите истошные крики теней за вашими спинами?
Свежий воздух касался кожи, и Камелии чудилось, будто это мёртвые руки призраков, возникших из тени. Люди шли мимо и даже не опускали взгляд на старика, словно он призрак или безумец, которому достаточно и бесовского внимания.
Незнакомец запахнул плащ и шагнул вперёд по гранитной плитке, скрываясь под аркой моста, и Камелия поспешила за ним. Едва доносившийся голос проповедника бил в спину как кнут.
- Это вы говорили о пьесе? Про бедняжку Марию, - она пыталась догнать незнакомца, но он шагал только быстрее, словно боялся куда-то опоздать.
Холодный ветер рассыпал волосы по плечам.
- О да, - в голосе сквозила усмешка. - Бедняжка.
- Вы видели эту пьесу? Что же всё-таки сгубило Марию?
Трудно было представить, что Уильям, муж Марии, был способен оборвать жизнь своей возлюбленной. Любящий человек не мог взять на себя грех убийства и очернить душу, ведь ни одна молитва не отмоет её от скверны.
- Любовь, мисс Говард, её сгубила любовь, - незнакомец повёл плечом, разглядывая спины впереди идущих людей. - Любовь так же губительна для женщин, как и чума для всех нас.
- Но разве не в любви и надежде кроется весь смысл?
- У таких, как мы, нет любви и надежды.
Камелия видела любовь, связывающую родителей незримой нитью. Она чувствовала любовь отца и матери, которая окутывала её словно мягкий ливонский шёлк. Совсем не верилось, что это чувство, возносимое в песнях, может быть столь же губительно как болезнь.
- Разве вас не любили родители?
Незнакомец сунул покрасневшие от холода руки в карманы брюк и ускорил шаг. Камелия пыталась разглядеть его лицо, но оно будто скрывалось завесой тумана. Только тёмные глаза блестели в темноте.
Матушка не одобрила бы вечерних прогулок, и Камелия была рада, что ей неподвластно забраться в сон.
Стук колёс эхом разносился по многолюдной улице, а стрекот сверчков превращал тихую ночь в колдовскую, когда тени отрывались от земли и парили в воздухе. Ночью Лондон становился совсем другим: свободным от строгих взглядов и живым. Улицы сверкали фонарными огнями.
- Может быть, вы голодны? Таверна на Альбионе - отличное место, где можно поесть всего за несколько пенни.
- Нет, спасибо, - сон от яви отличался и тем, что Камелия совершенно не чувствовала голода. Матушка говорила, что в таких притонах едят ирландцы, которые вместе с собой привезли лихорадку.
В груди было так легко, словно она стояла на берегу моря и вдыхала солёный запах ветра. Голос проповедника до сих пор блуждал в воздухе, шурша листвой деревьев.
- Какая ирония, - вдруг улыбнулся незнакомец. - Кто-то давится черепашьим супом, который больше похож на зелёную жижу, а кто-то носит кулоны из черепахового панциря, - он кивком указал на украшение, обвивавшее шею Камелии, и хлопнул себя по бедру.
Камелия только дёрнула плечом, не зная, что ответить, и сжала пальцами кулон. Ей казалось, что под тяжёлым взглядом он нагревался, как камни под солнцем.
- Я живу на Чип-Сайд, и мы почти пришли, - она не могла понять, чего сейчас больше хотелось: чтобы сон прекратился, испарившись в тумане, или больше никогда не просыпаться и быть свободной от пут болезни.