Джереми рассаживал пришедших, чтобы помянуть сына, а Берта качала Камелию на руках. Звон стаканов пугал девочку. Берта ослабела и не выходила к гостям. Она догадывалась, что волновало людей: мучительные роды близнецов в урожайный год. Каждый думал о происках дьявола, окрестив мать ведьмой, но никто не решался заговорить о суевериях.
Когда густые сумерки затянули Лондон туманной дымкой и лунные блики просочились сквозь шторы, падая на ковёр узкой полоской, гости поспешили покинуть охваченный скорбью особняк. Высокие деревья отбрасывали на террасу чёрные тени и скрывали сгустившуюся печаль, которую дымоход выбрасывал в небо вместе с дымом.
Шли годы, и скорбь покидала дом Говард. Единственная дочь Берты и Джереми росла смышлёной и любопытной. Учителя в воскресной школе хвалили девочку, и родители не могли нарадоваться счастью. Прошедшие годы показались мигом. Когда Камелии исполнилось семнадцать лет, она расцвела, как бутон красной розы. Её не интересовали забавы, модные среди девушек, и она часто бывала дома, когда другие стаптывали каблуки о брусчатку в пеших прогулках.
Камелия любила наблюдать, как служанка по утрам выметала золу из камина и начищала железную решётку графитом. Грубые руки миссис Крофтон собирали тлеющие угли, и Камелия садилась рядом, накидывая на плечи шаль. Её губы шептали таившиеся в сердце желания так тихо, чтобы служанка, стряхивающая с фартука золу, ничего не услышала. Ворсинки ковра щекотали босые ноги, а искры подсвечивали худое лицо рыжими отблесками. В глазах отражались мерцающие всполохи. Камелия чувствовала, будто сливалась с огнём. Она смотрела на чёрные угли сквозь прутья решётки, пока глаза не начинало щипать от жара пламени. Матушка говорила, что огню можно доверить самое сокровенное, и он, может быть, даже воплотит мечты в жизнь. Камелия желала, чтобы маменька чаще бывала дома.
Она редко проводила время с Камелией. Они встречались вечером за семейным ужином и обсуждали прошедший день. Отец возвращался из церкви поздно вечером, и от сутаны, которую он почти никогда не снимал, пахло ладаном и ещё чем-то сладким, но этот запах Камелия не могла разобрать. Мать всегда шутила, что черти, ненавидящие ладан, и близко не подойдут к их дому. Джереми строго смотрел на супругу, но вскоре его взгляд смягчался, а тонкие губы растягивалась в улыбке. Камелия любила наблюдать за родителями и мечтала, чтобы на пути ей встретился человек, который смог бы полюбить её так же, как отец любит мать. Они никогда не признавались друг другу в любви, но Камелия видела нежность в коротких касаниях рук.
В дни, когда Берта после завтрака уходила в салон к миссис Палмер, Джереми брал дочку на службу. Она заворожённо следила за снующими экипажами и похоронной процессией. Скрип ступиц и стрекот сверчков вонзались в тишину, а ветки ивы склонялись над могильными плитами. Опавшие листья усыпали землю цветным полотном.
- Иногда судьба запутывает тропинки, и жить становится невыносимо сложно. Нужно забыть о гневе и злобе. Каждый заслуживает покой, и потерянная душа должна обрести дом, - низкий голос отца разлетался по погосту.
Он смотрел на бледное лицо покойника. Камелия наблюдала издалека, стоя позади толпы, и поправляла подол чёрного платья. Иногда ей казалось, будто над каменными крестами витают голубые огоньки. Никто не замечал их, и Камелия винила сказки матери, рассказанные перед сном, которые будоражили воображение. Фейри, невидимая повозка, стук которой слышался по ночам, и доппельгангеры - всего лишь выдумка, живущая на страницах книг.
Атмосфера на кладбище была спокойной, будто смерть укутывала всё вокруг пеленой и мир погружался в сон. Застывал, как фарфоровые фигурки ангелов, привезённые отцом из Уэльса. Шёлковая шаль, как дыхание смерти, гладила плечи Камелии и скользила по рукам, укрывая от холодного ветра. После погребения Джереми всегда задерживался, чтобы утешить родственников, а Камелия шла домой. Она читала библию и вышивала, сидя перед высоким окном. Жизнь на Чип-Сайд била ключом: по брусчатке стучали колёса телег, а голоса сливались в какофонию звуков. Старушки носили в руках огромные плетёные корзины и продавали прохожим розы. Отец однажды подарил Камелии душистый цветок. Она поставила его в хрустальную вазу с узким горлышком, и тот грелся в лучах солнца, пока оно не пряталось за линией горизонта.
Стрелка на часах медленно двигалась вперёд, и комнату окутывал мрак. В темноте Камелия вновь чувствовала себя маленькой.
Из детства осталась привычка с трепетом ждать священные часы ночи. Камелия вспоминала, как матушка каждый вечер читала ей сказки. Как только глаза закрывались, она целовала её в лоб и гасила газовую лампу. Комната уплывала в сумрак. Засыпая, Камелия думала, что утром мать снова уйдёт в салон к миссис Палмер, где они будут обсуждать стихи молодых поэтов.