Связь эта — двухсторонняя. С одной стороны, религия порождена материальными условиями жизни людей, будучи их искаженным отражением. С другой стороны, она оказывает как бы обратное влияние на эти материальные условия и вообще на все области общественной жизни.
Рассмотрим сначала первую сторону дела. Что религиозные верования суть фантастическое отражение в умах людей некоторой реальной действительности — это азбучная истина науки. G ней согласны не только марксисты, но и многие свободомыслящие буржуазные ученые. Однако признать эту истину в общей, отвлеченной форме — еще не все. Гораздо труднее суметь в каждом конкретном случае найти корни того или иного религиозного верования или обряда — земные, реальные корни. А в этом ведь и состоит главная или одна из главных задач изучения истории религии. Можно с полной уверенностью сказать, что эта задача гораздо важнее, чем скрупулезно точное описание самих верований и обрядов. Если мы опишем их десятки, хотя бы самым подробным образом, но не сумеем понять, из каких земных корней выросли эти верования и обряды, такое описание с научной точки зрения в лучшем случае сможет послужить лишь как сырой материал для какого-то будущего исследователя.
Приведенные в предыдущих главах факты религиозных представлений и обрядов разных народов интересуют нас не сами по себе, а лишь в связи с какими-то реальными фактами жизни, из которых эти представления и обряды выросли как их извращенное отражение.
Против упрощенного понимания земных корней религии
Конечно, не следует понимать слишком упрощенно задачу поисков земных корней религиозных верований: ведь они далеко не всегда лежат близко к поверхности. Не надо думать, что каждое в отдельности взятое религиозное представление, каждый отдельный религиозный обряд может быть непосредственно выведен из какой-то материальной практики. Дело в большинстве случаев обстоит гораздо сложнее. Нельзя забывать об относительной самостоятельности всякой идеологии, в том числе и религиозной. Религиозные представления, раз возникнув, обнаруживают обычно большую устойчивость, сохраняются и при изменении тех условий, которые их породили, видоизменяются под воздействием новых условий, влияют друг на друга, очень часто смешиваются, контаминируются, превращаясь в более сложные представления. То же самое и с обрядами, с культом. Но процесс этот отнюдь не является самостоятельным, спонтанным; он определяется всем ходом развития самого общества, конкретными историческими условиями. И все же отдельные звенья этого процесса, если их брать изолированно, очень трудно, порой даже невозможно, объяснять непосредственно из материальных условий той общественной среды, где они наблюдаются.
Для пояснения сказанного достаточно двух-трех примеров, возьмем их из религий переднеазиатского происхождения. Каково происхождение христианского водяного крещения? Конечно, можно сказать, что вера в очистительную силу воды, как бы смывающую с крещаемого первородный грех, коренится во вполне реальном свойстве воды — смывать грязь. Но удовлетвориться таким объяснением мы, разумеется, не можем уже по одному тому, что указанное свойство воды знакомо вообще всем людям, а только в христианской религии ритуал принятия нового члена в общину принял форму купания в воде или обливания ею. Значит, надо найти непосредственный источник происхождения христианского обряда крещения. И оказывается, что раннехристианские общины заимствовали его от переднеазиатской секты мандеев, как они заимствовали от тех или иных своих предшественников и все прочие свои обряды. У мандеев же почитание воды как чистого начала восходит, видимо, к древневавилонскому культу водяного бога Эа. Словом, лишь через длинную цепь исторических связей дойдем мы до первичных корней данного обряда.
Другой пример — иудаистский и мусульманский обычай обрезания мальчиков, выполняющий ту же функцию: знак принятия в религиозную общину. Не раз делались попытки объяснить происхождение этого обычая разумными соображениями: будто бы отрезание "крайней плоти" выполняет какую-то гигиеническую роль, и прочий вздор. Действительное понимание генезиса ритуала обрезания возможно, только если принять во внимание распространение этого ритуала у других народов, более отсталых. У них до сих пор обрезание, совершаемое, однако, не над новорожденными и не над семилетними мальчиками, а над подростками, вступающими в зрелый возраст, выполняет очевидную и вполне реальную роль, хотя и в излишне жестокой форме: сделать временно физически невозможным нарушение полового запрета, налагаемого на не достигших зрелости. Значит, и здесь реальные корни иудейско-арабского обряда лежат далеко в глубине прошлого этих народов.