Караульщики опоздали на несколько минут. Ватага бродяг, десятка три, не меньше, уже рыла картошку, разоряя крайние ряды. Выглядели налётчики неорганизованной толпой. Здравко решил обойтись без крови, разоружить и прогнать плетями. Чтобы не топтать поле напрасно, подъехал открыто, громко сказал:
— А ну, кончай! Все вон, и побыстрее! Что накопали, оставьте. Оружие — на землю!
Все женщины и большинство мужчин, видимо, разумные или трусливые, подчинилось, поплелись с поля. Однако мешки не бросили, оружие не сложили.
— Оружие и мешки на землю! — Здравко повторил приказ, но ватага бросились наутёк.
Это от конников? Отряд караульщиков рванул за ними, охаживая плетями. Самые сообразительные бродяги бросали награбленное, получив жгучий удар или падали на землю, сжимаясь в комок. Но некоторые обнажили оружие. Бой сразу распался на отдельные схватки, где на одного противника приходилось по два-три ополченца.
Через несколько минут всё было кончено. Лязг металла прекратился, пойманных бродяг сгоняли в одно место для допроса. Десятники доложили, что свои все целы, несколько царапин не в счет. Хрипло выл какой-то раненый. Здравко выругался, направил коня в ту сторону:
— Чей недобиток?
Вопрос адресовался молодому парню, блевавшему в куст. Разогнувшись, тот вытер слёзы и сопли, отер рот:
— Мой. Не могу смотреть… У него… — и снова согнулся в приступе рвоты.
Командир спешился, глянул на раненого бродягу. Мужчина лежал скорчившись, поджав колени к животу. Левая половина головы сочилась кровью — кожа с черепа, ухо и часть скуловой кости снесены ударом клинка, который продолжил движение и почти отсек руку по плечевому суставу. Ранение тяжелое, но не смертельное, поэтому раненый оставался в сознании и вопил, надрывно, на одной ноте.
— Зачем человека мучаешь? Что, слушать нравится? — Церемониться с рассопленным бойцом Здравко не собирался. — Добей, быстро! Не могу? Ах ты, чистоплюй, — оплеуха справа получилась звонкой, — другие могут, значит, а ваше величество брезгует?
Вторая оглушительная затрещина, слева, помогла бойцу восстановить равновесие — командир весил за сто килограммов, а руку имел тяжёлую. Третья не понадобилась. Боец поднял клинок и рубанул лежащего по шее, с оттяжкой. Вой прекратился. Несколько ополченцев, неслучайно оказавшихся рядом (любопытно же, как дело обернется!) двинулись по своим делам.
Здравко опустил лопатообразную ладонь на плечо бойца, повернул к себе лицом, ободрил:
— Первый бой? Это обычное дело, не горюй. Чисто срубить врага в сече и бывалому воину трудно. Свалил, тут же дальше, на следующего… Но помни, раненый опасен, и как момент выдался — немедля исправь. Быстро и аккуратно, пока тот слаб. Тут ведь, оставишь недобитка, а он тебя в спину…
Командир знал на собственном опыте, как трудно перешагнуть черту, отделяющую тебя от первого убитого. Парню предстояло оправдаться перед собой. Потом, когда разум привыкнет, что враг — не вообще человек, а ВРАГ, станет легче. Но всё равно, ведь не подарил жизнь, а отнял…
Вождь прочёл донесение о разгоне бродяг, сделал пометку в рабочем журнале. «Полевых вредителей» такого сорта становилось всё меньше, хотя всего месяц минул, как в общину пришел Ник. Его дивное умение воспринимать врага на расстоянии очень помогло. Урожай собрали без потерь и спокойно, потому как караульные отряды встречали любителей легкой наживы в самом начале их пути и рассеивали, не пуская к полям. Но любое блаженство недолговечно — теперь вождя беспокоила повышенная активность регрессоров.
В прихожей раздались громкие голоса. Дверь распахнулась. Паранорм стремительно вошел в горницу, сметя вестового в сторону одним движением. Дан удивился:
— Ник? Почему ко мне? Что-то экстренное?
Право свободного входа касалось только Здравко, и никого иного. Сигнал тревоги от паранорма передавался дежурному отряду караульщиков, минуя вождя. Если Ник примчался к Дану — случай требовал немедленного рассмотрения. Но паранорм заявил:
— Это не по тревоге!
— Тогда позже. Я занят, время неурочное. Свободный прием через два часа.
— Знаю, только вопрос неотложный! — Настаивал паранорм.
Вождь кивнул:
— Говори.
— Я расторгаю наше соглашение. Никаких предупреждений с моей стороны не будет, караульте сами, — отчеканил Ник.
Дан прикинул варианты: «Все знают, чужак держится в поселении только прихотью вождя. Выставить отказника за ворота немедля — эффект нулевой. Если обязанности не дать, и не выгнать, то Ник сам придумает компенсацию, чтоб не нахлебником…»
Решив, что в таком раскладе ущерба ни авторитету вождя, ни репутации чужака не будет, он согласился:
— Договорились.
«Вот хитрюга! — Паранорм восстановил цепочку размышлений вождя, — а ведь прав, верно рассчитал…»
— Зайду через два часа. Ты от меня так просто не отделаешься.
И зашёл. Разговор начался с упрёков:
— Зачем бродяжек избили? Я для этого вас оповещал? Неужели сложно преградить путь, предупредить по-доброму, чтобы не лезли на поля? А ты окружил и зарубил!
— Не всех, а кто за оружие схватился, — уточнил вождь, — всего семерых. Остальных плетями прогнали. Кстати, две пары к нам пришли, я их в Игуменку направил. И раз на то пошло, не твоего ума дело, какая у нас военная доктрина, — он щегольнул недавно вычитанным термином.
— Доктрина? Смотри, какой стратег выискался! Думаешь, если в вашем болоте твоя кочка самая высокая, ты громче всех квакаешь, то уже всегда прав? Уже всё знаешь?
Вождь замолчал, стиснул зубы, а Ник горько продолжил:
— Как слепец бредешь, ни начала, ни конца дороги не видя…
Вошла Лада, закончившая приём больных:
— Опять сцепились? Данчик, там еще четверо ждут. Некрасиво регламент нарушать, а вы не десять минут воюете, явно. За ужином доспорите, — и выдворила Ника укоризненным мыслеобразом: «покачивание пальцем, Ник и Дан — малыши в коротких штанишках, швыряются песком».
Паранорм прислал ей коротенький ответ: «Не переживай, мы помиримся». Но Лада не поверила в такой исход, она знала своего мужа гораздо лучше, нежели Ник. Не напрасно ведь Дан несколько минут кружил по комнате, успокаиваясь и негромко шепча стихотворные строки:
— Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…
Вождь закончил прием, уделив каждому посетителю установленное время. Но переворачивая склянку песочных часов, возвращался к спору с паранормом. Этот сильный мужчина обладал неведомыми Дану знаниями и постоянно удивлял широтой кругозора. Здесь крылась причина чуть не ангельского терпения вождя, который с прочими неслухами особых церемоний не разводил.
«Может, он прав? Я варюсь в собственном котле и делаю ошибку за ошибкой? — Терзал себя примитивист и всё ближе подходил к неприятному для самолюбия выводу. — Надо признаваться, что мало знаю».
Садясь ужинать, он решил зайти издалека:
— С бродягами — чистая случайность, не успели перехватить, отсюда и кровь. Этого уже не изменить, так что забудем, — но не преминул «лягнуть» паранорма. — Однако ты тоже хорош, торопыга! Я расторгаю наше соглашение, — передразнил вождь и закончил быстро, опередив Ника, — а это вовсе даже УСЛОВИЕ твоей жизни в общине.
— Не волнуйся, скоро уйду, — парировал Ник, — но за постой расплачусь, как только найду, чем.
Лада огорчилась, вмешалась в разговор:
— Ну что вы, ей богу, поладить не можете? Два умных человека, а общего языка не найдёте…
— Вот именно, — согласился вождь, — два медведя в одной берлоге не уживутся. Не лез бы ты со своими советами, а занимался наукой. С твоим умищем копаться в общинных проблемах, как микроскопом орехи колоть.
Ник поучающее парировал:
— Вообще-то на текущий момент общинные проблемы — самое важное. Это вопрос — быть или не быть цивилизации.
— Ух, ты, а я и не знал! — Делано изумился Дан. — Десять лет общиной занимаюсь, и вот ты мне глаза открыл, наконец.
Не обращая внимания на умоляющий взгляд жены, вождь жёстко отрезал: