Месяц спустя Рушан обнаглел настолько, что предложил Руслане прогуляться по больничному парку. Она с сомнением глянула на подмигивающий со стены циферблат.
— Второй час ночи.
— А разве ночью жизнь прекращается?
Они неспешно шли по больничному парку. Руслана опиралась на руку Рахматова. Прихрамывала. Лунная ртуть заливала кроны старых лип и клёнов, поблёскивала под ногами невесомыми голубоватыми проталинами.
— Жаль отсюда улетать, — с лёгкой грустинкой произнесла она. — Как думаете, на Итаке ночи такие?
— Думаю, похожи, — откликнулся Рушан. Он вдруг поймал себя на мысли, что ему по душе этот запущенный парк с давно нестрижеными деревьями и высокой травой. Почти уже лес. — Я живу на Эмерии.
— Не слышала.
— Это первая планета-«челнок», — пояснил Рахматов. — Опытный образец. Я сам принимал участие в расчётах мощности управляемых ядерных реакций для её формирования.
— Везёт вам на опытные образцы! — улыбнулась Руслана. — Меня ведь тоже можно считать опытным, правда?
— Вы не опытный образец, вы первопроходец.
— Знаете, о чём сейчас думаю? — женщина вновь стала серьёзной.
— Нет.
Рахматов лгал. Дымка над головой его спутницы, так напоминающая лунную туманность на небе, говорила с ним на безмолвном языке Абсолюта — Руслану печалило, что её сын вырастет на чужой, искусственной планете. На планете, где деревья имеют строгую пирамидальную форму, трава никогда не вырастает выше определённого ей, а горы и реки будут просчитаны до миллиметра.
Но Руслана этого не сказала. Заговорила о каких-то милых пустяках. Потом наклонилась и подняла с дорожки первый упавший лист.
— Давайте присядем. Немного устала. Земля, оказывается, такая огромная! — И засмеялась.
Когда они, крадучись, возвращались с прогулки, в светящемся окне на третьем этаже Рушан заметил могучий силуэт. Доктор стоял, заложив руки за спину, и пристально смотрел на нарушителей больничного режима.
— Попались, — вздохнула Руслана и вдруг хихикнула, точно нашкодившая девчонка. — Влетит нам.
— Выпишет! — с комическим ужасом охнул Рушан. — Как пить дать, выпишет. И сам в звездолёт затолкает!
Массивная фигура в окне шевельнулась и шагнула в сторону, прячась за занавеской.
9. «Носок» для нагуаля
Полигон располагался на границе Мёртвого Пространства, разросшегося вокруг одного из нагуалей. Щёткин с Рахматовым шли вдоль выстроенных замысловатым зигзагом агрегатов.
— Вы уверены, что распространению полей почва не станет помехой? — сомневался Щёткин. Ему всё ещё не верилось, что проникшие сквозь земную кору и опутавшие ядро нагуали не укроются от невидимых капсул.
— Эксперименты показывают, что торсионные поля проходят через любые среды без потерь интенсивности. Единственно, что вызывает у меня вопросы, насколько подчиняются живущие по иным законам нагуали этим правилам.
— М-да, иная реальность… — пробормотал Щёткин. — Чёрт её дери!
— В любом случае, если удастся хотя бы капсулировать нагуаль и порождённое им Мёртвое Пространство, мы остановим их рост.
— Думаете? — президент ВКБГА недоверчиво глянул на Рахматова.
— Надеюсь. В ЦЭКО сегодня капсулируют самые агрессивные опухоли, останавливая их распространение.
— Пациенты всё же люди, принадлежащие нашему миру.
Рушан вздохнул. Те же мысли мучили и самого Рахматова.
— У нас нет другого выхода. Не на прогулку же мы сюда приехали с этими игрушками. — Рушан махнул головой в сторону гигантских, похожих на пушки агрегатов.
— Да уж, — Щёткин окинул взглядом торсионную «артиллерию». — Говорите, жива наша Руслана?
— И очень деятельна! — Рахматов расхохотался. — Устроила недавно грандиозную головомойку парикмахеру за чудаковатую стрижку. Хочет перед мужем предстать во всей красе. Через неделю улетает. Я там немного поспособствовал с комиссией…
— Полное выздоровление?
— Стопроцентное. Даже на месте иссечения метастазов ткани восстановились. Кроме того, торсионные поля обладают памятью. Так что рецидивы практически исключены. Ну, разумеется, если не начать с тупым упорством раскручивать эти самые поля влево.
— Что ж, — Щёткин ещё раз глянул на «пушки» — врежем нашими «Русланами» по врагу?
— С восторгом.
Мужчины пошагали к небольшому строению, где ждал своего часа пульт управления.
Рушан напряжённо смотрел на моделирующую панель. Спутниковый сканер передавал чёткую голограмму — ветка нагуаля, поросшая мхом Мёртвых Пространств, тонкие усики новых побегов иных реальностей. Подкрашенные для контрастности кроваво-красным, выглядели они пугающе. Торсионные поля на реконструкции решили обозначить синим цветом. После доработки прибора поиск поражённых пространств осуществлялся автоматически.
— Ну, с Богом, — Щёткин сжал спрятанные в карманах комбинезона кулаки.
— Вселись, Господи, в его руки! — повторил услышанную у операционной молитву Рахматов.
— Пли!
Рушан коснулся стартового значка. По алым ветвям медленно поползли индиговые язычки.
— Пошли, — заворожено прошептал главный инженер проекта Рихард Ирге. — Вроде носок натягивает, сволочь! Эх, в космос бы наших «Русланок»! Генеральную уборочку домену.
— Будет тебе и уборочка, — не оглядываясь, буркнул Рахматов. — Сейчас соорудим пылесос вселенских масштабов и…
— Да не сглазьте вы! — прошипел Щёткин. — Чёрт ещё знает, что там будет твориться внутри капсулы!
— Вы сейчас торсионке лево руля дадите, — пригрозил Рахматов. — Кто знает, вдруг эти нагуали разумны и заложенных нами характеристик сред будет недостаточно для поддержания заданного направления полей. Только положительная информация!
— Всё будет отлично, — пробубнил Ирге. — Не зря же нам был послан Несущий!
— Отлично, — подтвердил Рахматов.
— Будет, будет! — закивал напросившийся на эксперимент Лоханкин.
— Сумасшедший дом, — проворчал Аристарх. — Не научный эксперимент, а какое-то коллективное камлание!
Отправленный неделю спустя внутрь капсулы зонд исчез бесследно, растворившись в агрессивной и чуждой реальности Мёртвого Пространства. Неведомый мир иных законов, окружённый торсионными полями, продолжал существовать. Рахматов был подавлен. Радовало одно — рост нагуаля полностью прекратился.
— Уже неплохо, — утешал Рушана Бердин, к которому Рахматов теперь частенько заглядывал, чтобы подпитаться оптимизмом. — Я же говорил, капсула позволяет выиграть время. А время — это шанс!
У доктора дела шли куда лучше — вставали на ноги даже больные, получавшие лишь симптоматическое лечение, призванное не спасать, а только облегчать последние дни. Было чему порадоваться.
— Трудная пациентка Земля, — вздохнул Рахматов. — То ли позитивно мыслить не умеет, то ли…
— Может, и не умеет, — согласился Бердин. — А ещё, знаете ли, бывают пациенты, которые не верят своему врачу.
— Почему?
— По-разному. Иногда по природе своей недоверчивы. Те мало кому верят, себе в том числе. Не верят, что справятся. Тем более, не верят, что кто-то им пытается помочь. А, бывает, разуверился в нас больной. Не везло ему с врачами. Слишком часто сталкивался с их равнодушием и жестокостью. Боюсь, это как раз наш случай. С такими труднее всего.
— Да уж, — Рушан покачал головой — человечество тот ещё врачеватель. Прямо скажем, коновал. Ему довериться сложно после… всего.
— Согласен. — Доктор задумался. — Однако мне не даёт покоя одна ваша фраза.
— Какая?
— Вы раз сказали, что нагуали лишь следствие болезни. Скажем так, метастазы. Но метастазы лечить бесполезно, если не уничтожен основной очаг — опухоль.
Рушан покрутил в руках чашку с кофейной гущей. Чёрная кашица растеклась по дну жирным знаком вопроса.
— К сожалению, опухоль не в нашей власти. ФАГ — вот очаг.
— Фундаментальный Агрессор, — Бердин нахмурился. — Тогда получается, Земля выписана на симптоматическую терапию и её гибель только дело времени? А вы утверждали, что я Несущий.