— Нам можно взять их оружие? Только это, больше ничего не надо, и мы уйдём, — показал на винтовки, пояснил, видя недоумение: — У них ещё четверо бойцов, твоих ищут. Надо успеть, пока не вернулись…
Дану казалось, что он сошёл с ума, но старший, которого звали Илия, продолжил рассказ, похожий на фильм с убогим сценарием из прошлого. Группа пуштунов, половина которых только что покинула земную юдоль, обратила встреченных монахов в рабов, добралась до этого городка и решила его обжить. За неделю к ним прибилось три семейные пары — всех немедленно разлучили. Женщин держат в гареме, а мужчин используют на расчистке обрушенного склада. Одного из мужей, который попытался сбежать, показательно казнили, медленно перерезав горло.
— …вас не тронули, посчитав, что твоя банда сидит в засаде, наблюдает. Пока эти зубы заговаривали, те пошли в обход. Если твоих захватят, то приведут, а нет — прикончат, как конкурентов.
— Надо спасать ребятишек, — выкрикнула Лада, — там девчонки!
Лететь решили все, кроме Халиля, который жаждал освободить жену, ту самую Ширин. Птеран взмыл и пошёл на максимальной высоте над руслом. Дан вынул бинокль, показал, как пользоваться. Илия поручил прибор молодому монашку. Остальные тоже смотрели вниз, стараясь первыми обнаружить движение. Заметил пуштунов и пленённых подростков сам Каменев. Он скрытно приземлился, расположил Илию с монахами в засаде, дав чёткие распоряжения — не высовываться без приказа. Ладу проигнорировал. Та из птерана смотрела, как Дан ушёл в обход бандитов:
«Что же я наделала?»
— Дан, не молчи, — плакала Лада, — не молчи! Я не виновата, я не поняла…
Он не знал, как ответить девушке, которая вызывала у него такие противоречивые чувства. Впервые в жизни ему хотелось пожалеть человека, который несколько часов назад не поверил ему, оскорбил подозрением. Раньше Дан запросто вычеркнул бы столь недостойное существо из числа знакомых — перестал замечать, и всё тут. Но теперь — не получалось. Он находил массу доводов, что по-иному эта девушка и не могла подумать, иное и не могла сказать — так хотелось верить, что она искренне переживает, искренне плачет, а не обманывает, преследуя какие-то свои цели.
Желание успокоить Ладу оказалось настолько сильным, что Дан обнял её за плечи и негромко шепнул:
— Дурочка. Я же не знал, какие у меня заряды, хотел-то парализовать, как тех, на космодроме… — И замолчал, испугавшись резкого движения.
— Что он тебе сказал? — Лада вскинула голову, перестав плакать. — Он про меня сказал? Я поняла, ты его поэтому ударил!
В нескольких словах Дан передал смысл торгового предложения главаря бандитов. Лада твёрдым голосом обозвала себя дурой и попросила:
— Научи меня стрелять. Надо. Мир изменился, сантиментам нет места. — А потом решилась: — Дан, милый, за нами никто и никогда не прилетит, не надейся. Я это знаю, — и рассказала о призрачном мороке, возникающем в голове.
Он поверил, даже испытал некоторое облегчение, расставшись с надеждой. Но планы на будущее предстояло пересмотреть, и любовники долго шептались в темноте, очень условной, впрочем, которую удалось создать в комнате, занавесив окна. Уснули не скоро, утомлённые многократным примирением…
Их разбудил шум. В коридоре громыхал сочный баритон священника:
— Кто это сделал?
Илия вопрошал собравшихся хорошо поставленным голосом, выражая гнев и возмущение, вперял в каждого горящий взор, грозил пальцем. Выглядел священник очень убедительно, поэтому все стоящие в комнате потупили глаза, не в силах выдержать напора.
— Зачем губить души, которые можно спасти? Нет прощения грешнику, если не покаяться, — возвестил Илия, остановившись над трупами пленённых вчера бандитов.
Дан протиснулся вперёд, раздвинув подростков. Кровь, залившая пол, свернулась, что придавало зрелищу особо неприятный колорит.
— Выстрелов никто не слышал, значит, твоё ружьё. — Обличающий перст упёрся в грудь Каменеву, а голос Илии требовательно загустел: — Признавайся!
— Я прикончила ублюдков, — шагнула вперёд Лада.
Священник растерялся и лишь смог вымолвить, уже обычным голосом:
— Зачем?
— Надо пояснять? А вот Зубейда, Сарай и Ширин, — освобождённые из гарема женщины тоже стояли в комнате, — меня прекрасно понимают…
От Ширин, лицо которой не украшали синяки, наставленные мужем, гневный взгляд Лады метнулся к ревнивцу: