— Ну-ка, Амур, чем ты там цепь перекусил, — мама Таня присела рядом со мной и пальцами приподняла мне губу. — Зубы, как зубы. Белые, красивые. Вполне собачьи зубы.
Правильно, ничего необычного.
— Ладно, Наташ. Зато защитник какой у тебя! Только держи его на поводке, раз он такой буйный.
Ночью была гроза. Не люблю грозу. Видимо где-то в подсознании остался островок первобытного страха. То есть я ее уже не боюсь, но опасаюсь.
Все уже спали, не обращая внимания на блеск молний, гром и шум дождя. Я побродил по комнатам, попил водички, выглянул на балкон. Дождь полупрозрачной завесой отгородил нашу квартирку от всего мира. А ведь сейчас кто-то прячется от дождя под лавками во дворе, под деревьями. Брр. И я когда-то, в другой жизни, тоже прятался и скулил от страха. Правда, тогда грозы были пострашней. Это я хорошо помню.
Неприятный зуд возник где-то на затылке между ушами. Я насторожился. Зуд перешел в прерывистый гул, будто удары далекого колокола слились в один бесконечно долгий звук.
Пришло мое время. Наташку, конечно, будить не стоит — еще чего доброго со мной пойдет. Мама Таня спала, свесив руку из-под одеяла. Я лизнул пальцы. Безрезультатно. Мммм… Ухватил осторожно одеяло и потянул. Она заворочалась, когда холодный сырой воздух забрался под рубашку.
— Наташ, ты… Амур, ты что?
Я совсем стянул одеяло и оттащил его на середину комнаты.
— Ты что, сдурел, что ли? Ну-ка, пошел отсюда.
Я жалобно заскулил и оглянулся на дверь.
— Ну, что еще! Газ, что ли не выключили?
Мама Таня прошлепала босыми ногами на кухню, проверила плиту, потом заглянула в ванную.
— Чего тебе надо?
Я подбежал к входной двери и стал в нее царапаться.
— Да? А еще чего изволите? Время три часа ночи, а ему приспичило. Ты видел, что на улице делается? Потерпишь!
Я заскулил еще жалобней.
— Тихо ты, Наташку разбудишь. Вот, смотри, открываю дверь. Сделаешь свои дела, придешь.
Дверь будет открыта. Понял? И чтобы это было в первый и последний раз!
Кодовая дверь была приоткрыта, и я шмыгнул на улицу. У подъезда, под козырьком сидела на старом венском стуле бабка Катя и смолила папироску.
— Ну что, Амур, не спится? И я в грозу спать не могу. Все войну вспоминаю. Вот такая же погодка была, когда мы в сорок четвертом…
Да знаю я, баб Кать, ты мне уж столько раз рассказывала. Извини, дела.
— Ну беги, погуляй. Тебе то что, вон какой ковер на спине.
Гроза стихала: молний уже не было, ворчал, уходя, гром, и только дождь хлестал с прежней силой.
Фонари вдоль дома не горели, а так — едва тлели тусклыми огоньками в кронах мокрых деревьев.
Меня ждали на углу дома, там, где не было даже рассеянного света. Я почуял его раньше, чем увидел и был разочарован. Это была собака. Большой, породистый ротвейлер. Он стоял, широко расставив мощные лапы, ожидая, кто придет остановить его. Он не был расположен к переговорам, но все-таки я решил его урезонить.
— Ты не получишь то, зачем пришел. Ты не понимаешь, что делаешь. Уходи.
— Меня выбрали и это хороший выбор. Я знаю, ты не уйдешь с дороги, но это и не нужно. Ты умрешь первым.
Ротвейлер слегка присел, готовясь к нападению.
Интересно, как выглядел наш диалог со стороны. Стоят две собаки, смотрят друг на друга. Ни лая, ни рычания. Игра в гляделки, да и только. Я понимал, что он говорит, но мысли его были тяжелые и ворочались с трудом, как камни в русле горной речки. Видимо те, кто выбрал его, не стали кропотливо готовить посланца, тренировать, натаскивать. Просто взяли наиболее подходящее для убийства существо и наделили минимальным сознанием. Ну, а чем его оснастили, сейчас увидим. Я не чувствовал злобы или неуверенности. Я долго готовился к этой схватке. Там, где я жил были звери куда серьезнее, да и не животное ожидал я увидеть.
Заскрежетал металл по асфальту — он выпустил лезвия из когтей, готовясь к броску. Это напрасно. Рано. Прыгать неудобно. Ротвейлер совсем не знал, кто будет против него. Он тяжело поднял в прыжке свое тело. Вечный недостаток домашних собак — лишний вес.
Я прыгнул навстречу, чуть вбок, переворачиваясь в воздухе на спину и выпуская когти. Отбил его левую лапу, посыпались искры. Что за железо ему поставили, если крошки летят? Его лапа пошла вниз, голову он повернуть не успел и я рванул снизу стальными когтями его беззащитную глотку.
Ротвейлер замер на растопыренных лапах, затем, неловко переступив, завалился на меня. Я лежал на спине, даже не потрудившись перекатиться в сторону. Горячая кровь хлынула на морду, уходя из сильного тела. Он пытался что-то сказать, но мысли, и прежде тяжелые, теперь совсем не слушались.