Молчанову тоже стало дурно. Он вскочил, но ноги не держали его, и он бессознательно вцепился Грехову в шею. Тот вяло мотнул отяжелевшей головой, не отрывая взгляда от светящейся кляксы. Казалось, любопытник разросся до величины горного хребта и эта его миллионнотонная тяжесть хлынула в головы людей.
Защитой ведал Сташевский. Грехов не понимал, почему он медлит, единственный, по его мнению, не потерявший способности двигаться. Наконец Сташевский опомнился и включил деформатор.
Под ударом силового поля белесый спрут отпрянул от танка и взвился в небо. Мгновение спустя волна оцепенения спала, тело стало необычайно легким, будто заполнилось гелием. Грехов повертел головой и с удивлением обнаружил Диего сидящим на полу. Рубку залил свет. Вирт заметил взгляд товарища и усмехнулся.
— Я, наверное, рогатый, как корова. Похож? Честное слово, впечатление такое, будто у меня выросли рога.
— А что такое корова? — с любопытством спросил Молчанов, поднимая к Вирту свое вечно хмурое, узкое лицо.
— Корова… — подмигнув, начал Диего, — это такое большое животное с четырьмя ногами по углам…
Сташевский фыркнул, а Грехов впервые увидел на лице Молчанова улыбку. Улыбка у коммуникатора была поразительная: как блеск молнии, прорубившей темные грозовые тучи. Молчанов был самым старшим из них. Он родился в тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, то есть в двадцатом веке. Грехов сначала не поверил этому, но потом вспомнил, что именно Молчанова спас экипаж звездолета «Спир», его и Тихонова, командира «Могиканина». Молчанов вернулся к Тартару, приобрел новую специальность — коммуникатора, а вот командир «Спира» Ярослав Грант… Грант на Чаре, в санатории… Неужели столь велико было потрясение? Или он судит этого человека слишком пристрастно?.. Но Молчанов каков! Пережить такое — и вернуться! Пожалуй, у него можно поучиться решительности и мужеству. Если только столь крепкие нервы не следствие бесчувственности или того хуже — равнодушия…
— Та-ак, — протянул Сташевский, исподлобья оглядывая их. В характере этого человека нелегко было разобраться, не зная его так, как знал Грехов. Лицо у Сташевского суровое, цвета северного камня. Холодные серо-голубые глаза, крепко сжатые, будто окаменевшие губы. Он широк в плечах, массивен и очень силен. Однажды на Самнии, во время аварии блокпоста, он ударом кулака сорвал двухсоткилограммовое крепление экрана и вырвал питающий фидер вместе с гнездом, потому что времени на откручивание уже не было. Конечно, восхищался Грехов не силой Сташевского; восхищение — одна из форм комплекса неполноценности, а он был не слабее Святослава, хотя внешностью вовсе не походил на силача. Ростом он был, пожалуй, ниже Молчанова, тонкий и хрупкий на вид, но весил столько же, сколько и Сташевский — сто два килограмма. Из-за этого его еще в институте прозвали малышом-оборотнем. Виноватым в этом было детство: Грехов родился в звездолете, терпящем бедствие, и целых пятнадцать лет с момента рождения до финиша на Земле рос в поле тяготения в три-четыре раза более мощном, чем земное… Ну, а Сташевский… мало сказать — он им восхищался, он его любил…
— Та-ак, — еще раз повторил Сташевский. Командир группы, он умело скрывал свои тревоги и сомнения. Грехову же, честно говоря, было невесело, тем более, что вторглись они в совершенно незнакомую жизнь, впереди маячила, говоря словами Алексея Толстого, «смущенная фигура попранной неизвестности», а идти они могли только наугад, и это медленное и утомительное движение действовало на нервы больше, чем загадочное излучение любопытников.
— Наши меры защиты от любопытников, — вздохнул Сташевский, — увы, пока малоэффективны. Фактически мы беззащитны…
Он перехватил взгляд Вирта.
— Да-да, беззащитны, несмотря на тиамат [тиамат (от вавилонск. — праматерь всего сущего) — генератор особого поля, в котором разрушаются электронные, атомные и межнуклонные ядерные связи]. Потому что может возникнуть ситуация, в которой мы просто не успеем привести его в действие.
Он был прав. Тиамат — «великий разрушитель», «генератор праматерии», «инициатор тихого распада» — как только не называли это мощнейшее из средств защиты, но и тиамат не гарантировал безопасности в условиях Тартара. Что можно гарантировать на планете, которая располагает огромным арсеналом поражающих факторов, и ни один из них еще толком не изучен?
— Ну, не смотрите на вещи так пессимистично, — проворчал Молчанов. — Надо привыкать и к любопытникам, и к другим формам жизни Тартара. А их много, и — смею вас заверить — все они агрессивны…