Похоже, Свим был из таких. Как жаль, что из таких.
Мальчик, пряча глаза и сдерживая слова, вот-вот готовые вырваться из него, неторопливо поднялся с земли, с сожалением посмотрел на оставленный кусок хлеба. Бренда, конечно, заменит всё, если ею правильно распорядиться, но хлеб оставлять было до слёз жалко, его просто так никто не даст, а обменных рахмов у него не было. Он вздохнул и шмыгнул носом.
– Спасибо, что вывели из города. Прощайте! – не слишком бодро поблагодарил он случайных спутников, на которых уже начал было надеяться, и смирился с мыслью дойти с ними до самого Примето.
Но, наверное, это не те, предсказанные бабкой.
– Это ты куда собрался? – удивленно осведомился Свим, отбрасывая травинку.
– В Примето! – Камрат поправил заплечный мешок.
– Без нас?
– А что?
Свим тупо уставился на мальчика.
– Ты вот что, малец несчастный! Ты знаешь эту дорогу? Ты по ней ходил? Там, – Свим вскочил на ноги и показал рукой на серую изъеденную глубокими кавернами ленту дороги, что уходила вдаль и терялась среди зарослей, – за каждым кустом, под каждым деревом ждут не дождутся, когда это появится такой вот гордый. Один и росточком в бермет с каблуками сапог в придачу! Это тебе не прогулка по городу…
– Никто меня не ждёт! И не несчастный я.
– Ну и…
Поведение Камрата ошеломило его. Он разозлился и на него, и на себя. Нежелание мальчишки что-либо рассказать о себе вразумительное и едкое замечание К”ньеца о стоимённости слились с его собственным душевным неудовлетворением, перешли за грань критической массы и взорвались бешенством. Что они себе тут позволяют? Безродный мальчишка строит из себя страма, будто хватанул уже харвы, и ему теперь всё нипочем, готовый идти напролом, а выгнанный из племени с позором выродок (здесь Свим был не прав, и знал это, но сейчас ему хотелось так думать) решил на нём, стоимённом и человеке, оттачивать свой язычок.
– Иди! – Закричал он. – Пальцем не пошевелю, если что с тобой случится. В сторону даже отвернусь… Иди!
– Ты бы не кричал, – спокойно отреагировал Камрат, выбрав паузу в монологе Свима. – Я могу идти куда хочу и когда хочу. Тебе не понравилось моё имя? Но мне оно нравится. К тому же такое имя, как твоё – Свим, надо ещё поискать. На ландук-прене оно означает кукушонок. Чем моего лучше?
И этот!.. Они что, с Индрисом договорились. Тот тоже упомянул о его имени, ну да, назвал ещё лучше – лягушонком.
Свима распирало негодование.
Камрат развернулся и уткнулся лицом прямо в растопыренную ладонь лапины выродка – пухлую, с короткими толстыми пальцами и острыми когтями.
– Постой-ка, Камрат. Сейчас идти опасно. Одному опасно. Если решил проделать дорогу без нас, то дождись тех, кто скоро выйдет из ворот. Присоединись к людям, и с ними пройдёшь от поселения к поселению.
Мальчик долго смотрел в круглые желтоватые глаза К”ньеца, но видел нечеловеческий их окрас и строение, и что было спрятано в них – нельзя было понять.
– Спасибо, К”ньюша, – наконец дрогнувшим голосом поблагодарил он хопса.
Людей и других разумных, если они были к тебе добры и лояльны, надо всегда благодарить. Так учила бабка Калея. А Свим и К”ньец ещё ничего плохого ему не сделали, напротив – вывели из города и на дорогу, ведущую в Примето, и вот дали совет.
Не оглядываясь, он прошёл по дороге несколько десятков шагов и сел на краю глубокой ямы, оставшейся ещё от жестоких времён Великой Войны. Здесь когда-то, наверное, что-то упало, и оттого появилась такая громадная яма. Ей зарастать ещё несколько сотен лет придётся, пока восстановится турус.
Отсюда были видны городские ворота. Не полностью, но когда они откроются и появятся первые караваны вьючных торнов и странники из разумных, он сразу сможет это заметить.
Вставало мутно-красное солнце, становилось теплее. Камрат почувствовала истому в усталом теле – его неудержимо стало клонить в сон.
Глава 7
Наступил один из редких дней, когда на краткое мгновение атмосфера над каким-нибудь клочком поверхности земли внезапно очищалась от аэрозолей, и злые лучи солнца, безжалостно пылающего на буровато-чёрном небосклоне, беспрепятственно проникали так глубоко, что касались живого. Живое, умеющее передвигаться, мгновенно обожжённое жестким излучением, спешно искало укрытие и пряталось, а растения сникали, сжимались в клубок или выбрасывали теневые листья, благоприобретённые не без участия древних людей, способные некоторое время отражать или поглощать смертоносные лучи без вреда для себя.