Сестерций говорил и покрывался сиреневой аурой. Не всё ему нравилось в открытии при исследовании каких-то торнам схожих элементов этого дома. Словно дом – громадное существо, не похожее, естественно, ни на настоящих, ни на вьючных торнов, но всё же – торн.
Вывод о родственности с таким громоздким сооружением как будто придавал уверенности, но и угнетал Сестерция.
Сходство пробуждало в нём неведомое ему до того чувство не только правильности, но сопричастности к чему-то великому, укрепляющую вселённую в него ещё в период инкубации мысль о первородстве – торны были всегда, и только потом появились люди.
И в то же самое время его подавляло неожиданное открытие, что всё-таки перед ним дом, а он живым, как представлял себя всегда Сестерций, быть не может. Даже в сравнении с неудавшимися творениями Великого Биолога, коими оказались вьючные торны. Или эти дома были созданы ещё раньше, но такого тоже не может быть, так как они предназначены для жизни людей, а люди… появились после торнов…
Внезапно нахлынувшие на него противоречивые представления, выбивали Сестерция из нормального состояния, отчего, отвечая Камрату, для него всё вокруг стало зыбким и ненадёжным, где ему отведена лишь некая посредническая роль между созданиями Великого Биолога и людьми, а сам он оказался передаточной единицей, то есть никем.
Камрат, видя его рассеянность, посоветовал:
– Тебе, Сестерций, тоже надо отдохнуть. Отвлечься. Вон Жариста ждёт, не дождётся, когда я отпущу тебя к ней.
Жариста тут же подошла к ним.
– Сесик, Камрат как всегда говорит правду. Ты всё время в делах. Посиди со мной, отдохни, – заговорила она тоном, будто перед ней был не опытный настоящий торн, а малое дитя человеческое.
Камрат, едва подавив усмешку, отвернулся и тут же столкнулся с Гренией.
– Камрат, ну что он пристаёт ко мне?
– Кто? – Камрат быстро оглядел молодых дурбов, кто из них посягнул на его…
Он бы не знал, как назвать своё отношение к Грении. Она для него стала необходимостью, а кто-то решил его лишить этого.
– Харан!
– А-а…
– Я не хочу идти в закалочную.
– Почему? – уже спокойнее спросил он её.
– Не хочу и – всё!
– Но, Грения. Если Харан считает, что тебе надо побывать в закалочной, то… так оно и есть. Тебе надо. Он знает, что говорит.
– Ничего он не знает! – надула губки Грения. – И там закалочная маленькая.
– Как маленькая? – удивился Камрат. – Вон же, даже Рувон поместился, – показал он на молодого дурба, выделявшегося приземистой полнотой среди своих друзей. – А он в два раза больше тебя.
– Ну и что… Не хочу!
Камрат в растерянности стоял перед ней, не зная, что предпринять. Не силой же загонять её туда, куда она не хочет.
– Харан, – наконец, позвал он виновника неудовольствия Грении. – Она не хочет в закалочную. И я не знаю…
– Не хочет и не надо! – отмахнулся Харан, с помощью Невлоя пытавшийся загнать Орея в закалочную. – Вот кому надо. Пусть она ему мозги вправит.
Ответ Харана дал возможность Камрату вздохнуть свободнее.
– А ты говоришь, заставляет, – с укором проговорил он.
Всё-таки как вести себя с Гренией в таких случаях, он не знал. Для него это было новое и непонятное состояние, и всё это, что связано с ней, он воспринимал с незнакомым ему волнением. Вот болезненная вспышка подозрения к молодым дубам… И разве может он что-то сказать Грении грубо или приказать ей сделать, чего она не желает делать?
Но почему, глядя на него с Гренией, улыбается Свим? И с ухмылками повидавших виды, переглядываются молодые дурбы между собой и играющим лицом Ольдимом? И почему отвернулась Гелина, чтобы не рассмеяться ему в лицо? А Думара вообще спряталась за спиной Малиона?
– Камрат, ну почему они все на нас смотрят? – нахмурилась и стала ещё красивее Грения. – И смеются ещё?
Камрат с недоумением огляделся, и вправду смеются, что его ещё больше ввергло в невероятное положение, когда вокруг как будто все всё понимают, что, собственно, происходит с ним самим, а он – нет.
– Кто ещё? – крикнул Харан. – Сулон, как ты?
– Нормально… Надоело здесь сидеть!
– Камрат, – подошёл Харан. – Пожалуй, можно идти.
– Да, да, – как очнулся Камрат.– Сестерций, будем уходить. Покажи выход!.. Пошли!
Он первым ступил на лестницу, ведущую вниз, и едва не свалился с ног – ступени под ними внезапно ожили и стали опускаться сами собой, неся Камрата на себе.
– Живая гора!
Восхищённый возглас кого-то из молодых дурбов, напомнил известные многим сказания о горах, на которые когда-то якобы могли подниматься и опускаться вниз без труда по их склонам, текущим вверх или вниз, горы сами возносили или опускали людей.