А жаркие объятия Гелины с Хараном находились в противоречии с его представлениями об отношениях мужчины и женщины.
Молодые, будто услышав неудовольствие отца, отпрянули друг от друга.
– Милая, нам надо срочно уходить! – наконец, мог сказать Харан.
– Но почему… Ну, почему? – у Гелины закружилась голова от близости любимого ею человека.
Её вопрос не относился к необходимости срочно покинуть хабулин отца. Это был отчаянный бунт женщины против всего, что не давало ей счастья находиться рядом с Хараном в спокойной обстановке, когда можно не отсчитывать мгновения, не страшиться, что кто-то или что-то вторгнется в маленький – лишь для них двоих, и только двоих – мирок и разрушит его.
Грения, подросшая почти на пядь за дни, проведённые в затворничестве, и приземистая Думара уже облачились в походные одежды, тогда как Гелина никак не могла собраться не только с одеянием, но и с мыслями. Руки её дрожали, обувь выпадала из рук. Она перебирала вечные походные сапожки и никак не находила подходящих: то неудобные, то грубые, то не по ноге. А девочки, крутились вокруг неё, и не столько помогали, сколько мешали, пока Харан, презрев все правила поведения в хабулине гитов, не вошёл в комнату Гелины.
Грении и Думаре он приказал помолчать, а Гелину заставил надеть грубые, но высокие в голенищах сапоги на низком каблуке. Сам выбрал ей куртку и пояс с пукелем и ножнами для кинжала, повесил на неё питьевую флягу, а в её заплечный мешок отобрал из груды вещей и снеди только необходимое в дорогу.
Ещё минт потратил, чтобы осмотреть Гелину со всех сторон, кое-что поправить, после чего крепко взял её за руку.
– Пора уходить!
– А мои…
– Все твои подруги уже в сборе.
– Куда вы сейчас? – бледный отец Гелины за время сборов не проронил ни слова, но дочь уходила, а он до сих пор не определился: напутствовать её в дорогу или удержать в доме, с надеждой обмануть Теском.
– Пока из города… К зиме видно будет, – мимоходом отозвался Харан, так как сам не знал, куда их поведут, и когда можно будет надеяться на возвращение. Впрочем, его заботило иное. – Наведите здесь порядок, чтобы ничто не напоминало…
Он не стал уточнять, что именно и о ком не должно напоминать, в конце концов, Гродов сам должен догадаться.
Ещё не стихли шаги женщин и путров, покидающих хабулин вместе с Хараном, как один из мажуромов доложил:
– Шейн! У входа в дом тескомовцы. Требуют впустить. Говорят, по разрешению кугурума.
– А? Да… – очнулся хозяин хабулина. – Я встречу. А здесь навести порядок!
Ужимки Ольдима на его изуродованном лице не ужасали, а придавали группе разумных, встретивших Свима в подземном переходе, куда его ввёл присланный от Калеи дурб, облик разрозненности и неуверенности – вот собрались незнакомцы, оставаясь в неведении: зачем, по какому поводу?
Дурб от Калеи нэма своего не назвал. Он без слов невозмутимо осмотрел всех, удостоверился – все в сборе, и махнул рукой: следуйте за мной!
Появление Свима вызвало в группе некоторое оживление, но только Ольдим подошёл к нему и пошёл рядом с ним, явно отмечая для остальных своё близкое знакомство с назначенным предводителем.
Подземный ход изобиловал поворотами и переходами с уровня на уровень. Порой под ногами открывалась материковая скала. Это означало, что отряд опускался буквально на тысячелетия в прошлое, когда на этом месте не было ещё никакого города с потерянным за временем первоначальным его названием, а простиралось холмогорье с величественной Ренцей, если она, естественно, тогда протекала здесь, и тоже с забытым давним названием. Но и был короткий коридор, сквозь пролом кровли которого проглянули капли звёздного неба над городом.
– Он нас что, решил познакомить со всеми подземельями Примето? – уже через блеск говорил Ольдим, а спустя праузу, возмутился и возвысил голос так, чтобы слышал проводник: – Мы что решили всю бандеку обойти под землёй?
Дурб-поводырь, мерно вышагивающий впереди группы, на вопрос Ольдима сразу не отозвался, и лишь спустя некоторое время, бесстрастно поведал:
– Осталось ещё примерно пять свиджей.
– Ого! – выразил своё возмущение Ольдим.
У него уже от долгой ходьбы, словно по кругу, сложилась каманама:
Идём толпою, но куда ведут нас?
Везде, попробуй оглянуться,
Одни и те же стены. Нет впереди
Просвета…
Свим на недовольные восклицания Ольдима отвлекаться не стал, но ему тоже надоело брести по узким проходам, отирая плечами осклизлые стены, ступать в лужи по колено и слышать, как о капюшон стукают тяжёлые капли, падающие со свода подземелья. Одежда едва справлялась с грязью и водой и постепенно тяжелела. Ей нужен был хотя бы небольшой ток воздуха, чтобы очищаться, но здесь он застыл в вековом безмолвии.