– Как он только здесь сохранился? – спросил Малион, задав вопрос, по сути, самому себе. – На дне Болота?
– Хорошо, хорошо! Но что это такое? Мавша? – вклинился в переговоры Камрат, присоединяясь к любопытствующим, к тем, кто не ведал о мывши ничего..
– Робот-воитель, – ответил Харан.
Тем временем мавша, хитроумно переставляя длинные суставчатые ноги с резкими подёргиваниями, как если бы они обжигались при каждом прикосновении к земле, убежала вперёд, стушевавшись с маревом.
– Когда-то они охраняли границы бандек, – пустился в объяснения Ольдим, привлекая к себе общее внимание. – Чужих они не пропускали….
– Своих они тоже не жаловали, – вдруг напомнил о себе Сестерций.
– Что, и ты о них знаешь? – удивился Камрат
– Мы, настоящие торны, потомки Огария, знаем всё! – вскинул голову Сестерций. – Когда Великий Биолог создавал…
– А-а, так вы родственники? – воскликнул Ольдим, приводя Сестерция в возбуждение, отчего его окутала синеватая аура.
– Как ты можешь сравнивать нас, настоящих торнов, с безмозглой конструкцией, созданной безликими инженерами? – Сестерций выпрямился, поднял подбородок. – Эти мавши как простейшие входные двери. Для одних они открыты, для других – на запоре. А мы…
– Хватит! – оборвал его Свим и, обращаясь к Камрату, пояснил: – Ты же знаешь Сестерция. Его надо останавливать, когда он начинает разглагольствовать о своём происхождении.
– Сесик, успокойся, – Жариста придвинулась к заливающемуся аурой торну. – Ты ещё скажешь своё слово.
– Да… – неопределённо отозвался на возникшую перепалку Камрат. – Идёмте дальше… Но появление мавшей неспроста, и явно что-то сулит нам.
– Ещё одна! – донёсся голос Малиона, замыкавшего с Невлоем команду при движении. – Смотрите справа!
Новая мавша хромала из-за отсутствия и обломков половины ног, оттого передвигалась не так резво как первая, но тоже устремилась куда-то вперёд.
– И эта туда же, – высказал общее мнение Харан. – К чему они там готовятся? Нас встречать? Впустить или – на запор дорогу.
Его предположение не комментировали, команда молча продолжала движение: стали уставать, да и появление роботов-воителей, «безмозглых конструкций» по Сестерцию, заронило у многих беспокойство. До сих пор команда имела дело только с разумными – людьми и выродками. С ними можно было договориться, вступить с ними, в конце концов, в схватку. Во всяком случае, можно было предполагать их действия. А здесь машины. Тем более что ещё три мавши обогнали идущих к Скале.
А вода по обочинам поднималась выше. По всему, дорога шла под уклон, и если на ней воды доставало на пядь, то уровень её в не до конца высохшем Болоте оставался ещё высоким.
Через полпраузы спокойного, но насторожённого движения Зливан позвал Камрата.
– Да, – обернулся Камрат и остановился, поджидая предводителя молодых дурбов.
– Шейн, надо остановиться!
Зливан подошёл с Овехом, ведя его за руку, так как дурб находился будто в полусонном состоянии.
– Что случилось?
– Шейн, Овех говорит…
– Я Камрат,– машинально поправил его Камрат.
– А? Да… Овех говорит, надо остановиться.
– Надо подождать, – поправил его сам Овех и, прикрыв глаза, отрывисто проговорил: – Будет возвышение… На него входить пока нельзя… Надо ждать, когда откроется…
– Что? Что откроется?
– Надо ждать… – сомнамбулическая улыбка блуждала на его лице, как если бы он увидел перед собой нечто забавное.
– Овех! – попытался вернуть его к действительности Камрат. – Где это возвышение.
Молодой дурб смотрел на него, но явно не видел.
– Оставь его, – посоветовал Свим. – Будем идти, заметим.
– Здесь… Уже не далеко… – очнулся Овех. – Там он сидит и ждёт нас… Ему надо время, чтобы показать себя… Долго ждал… Обещал…
– Даже здесь кому-то хочется себя показать, – теряя лицо, проговорил Ольдим.
– Что он обещал? – спросил Харан, но ответа не получил.
– Что ж, идёмте дальше, – сказал Камрат. А сам подумал, с плеском переставляя ноги: – «Если так каждый, как Овех, будет подавать нужные сведения, и надо будет бесконечно долго выяснять, что делать, и выслушивать в ответ невнятное бормотание, мы до Скалы дойдём только к осени… Если вообще дойдём…»
Возвышение, увиденное каким-то образом Овехом, больше походило на выпученность, перегородившей дорогу как нарыв на чистом теле.