– А вы что, хотите оставить там кирпич героина, который тянет на шестьсот тысяч? – вопросом на вопрос ответил д’Агоста.
Сноу посмотрел наверх. Сквозь черную решетку моста виднелись обгорелые фасады домов. Скверно, что курьер бросил груз в Протоку Гумбольдта. Ее еще называют «Клоакой Максима» – в честь грандиозной канализационной системы древнего Рима. Сотни лет она собирала все дерьмо, токсичные отходы, дохлых кошек и собак и неопознанные трупы. Над головами, сотрясая мост, прогрохотал поезд подземки. Палуба задрожала, маслянистая темная вода слегка колыхнулась, как начинающий застывать желатин.
– О’кей, мужики, – кивнул сержант. – Пора в воду.
Сноу занялся своим гидрокостюмом. Сам-то он знал, что он первоклассный ныряльщик. Сноу вырос в Портсмуте, все свободное время проводя на реке Пискатакуа. Еще тогда ему удалось спасти пару человек. Позже, работая на море Кортеса, он охотился на акул, а однажды даже совершил техническое погружение на двести футов. Но сейчас, несмотря на все прошлые подвиги, лезть в воду ему категорически не хотелось.
Он еще ни разу не был в Клоаке, но достаточно наслушался о ней на базе. Самое мерзкое из всех мерзких мест для погружения в Нью-Йорк-Сити. Хуже, чем Пролив Артура, Адские Врата и даже чем канал Говейнас. Говорили, что когда-то канал был довольно приличным притоком Гудзона, но столетия промышленного строительства, слива всевозможного дерьма и общего небрежения превратили его в неподвижную ленту грязи, напичканную всеми мыслимыми и немыслимыми отбросами.
Дождавшись своей очереди, Сноу снял со стойки кислородные баллоны, закрепил их за спиной и двинулся к корме. Он до сих пор еще не привык к тугому, плотно обтягивающему тело сухому гидрокостюму. Краем глаза Сноу заметил приближающегося сержанта.
– Все готово? – негромко спросил сержант.
– Кажется, все, сэр, – ответил Сноу. – Только вот как насчет головных фонарей?
Сержант в недоумении уставился на Сноу.
– Эти постройки закрывают солнечный свет. Если мы хотим что-то найти, нам нужны фонари, разве нет?
– Фонари не помогут, – ухмыльнулся сержант. – Глубина Клоаки примерно двенадцать футов. Ниже – слой илистой взвеси толщиной футов в десять, а может, и в пятнадцать. Как только твои ласты коснутся ила, он взорвется не хуже пылевой бомбы. Ты перестанешь вообще что-либо видеть. За слоем ила – тридцать футов грязи. Брикет погрузился в эту грязь. Так что там, внизу, ты можешь смотреть лишь руками.
Чуть помявшись, он вопросительно глянул на Сноу:
– Послушай. Это совсем не то, что наши тренировочные погружения в Гудзон. Я взял тебя только потому, что Куни и Шульц до сих пор валяются в госпитале.
Сноу понимающе кивнул. Куни и Шульц, извлекая на прошлой неделе изрешеченное пулями тело из лимузина со дна реки, подхватили «бласто», или, по-научному, бластомикоз – грибковое заболевание, поражающее внутренние органы. Несмотря на все необходимые меры предосторожности, многие аквалангисты становились жертвами странных и весьма неприятных заболеваний.
– Если хочешь пересидеть сегодня, никаких проблем, – продолжал сержант. – Останешься на палубе и будешь помогать мне с гайдропами.
Сноу посмотрел на ныряльщиков, которые затягивали на себе пояса-грузила, застегивали молнии гидрокостюмов и закрепляли лини. Первая заповедь команды аквалангистов: «В воду уходят все». Фернандес, по-быстрому закрепив линь, глянул на них с понимающей ухмылкой.
– Я иду, сэр, – сказал Сноу.
Сержант задумчиво посмотрел на подчиненного:
– Помни, чему тебя учили. Выбери нужный темп. Когда в первый раз оказываешься в такой грязи, всегда хочется задержать дыхание. Ни в коем случае этого не делай! Это самый верный способ получить эмболию. Не переполняй воздухом гидрокостюм и – самое главное – во имя всего святого, не отпускай троса. Находясь в грязи, ты забудешь, где верх и где низ. Если потеряешь веревку, нам придется искать еще одно тело. – Он указал на ближайший к корме гайдроп: – Это твой.
Сноу натянул маску, закрепил линь, в последний раз проверил экипировку и шагнул за борт.
Несмотря на то что тело надежно защищал гидрокостюм, вода показалась Сноу весьма необычной и недружелюбной. Похожая на густой сироп, она не вихрилась между пальцами и не шумела веселыми пузырьками в ушах, и двигаться в ней было тяжело, как в отработанном машинном масле.
Крепко держась за гайдроп, Сноу опустился на несколько футов. Киль катера уже не был виден – он растаял в мириадах мельчайших частиц, насыщающих жидкость. Сноу вгляделся в зеленоватый полумрак и прямо перед собой увидел собственную руку в перчатке, мертвой хваткой вцепившуюся в гайдроп. В отдалении лениво двигалась другая рука. Все пространство между руками было заполнено бесконечным количеством мелкой взвеси. Под ногами была сплошная чернота. Но он знал: двадцатью футами ниже находится крыша иного мира – мира грязи.