— Я ему самому шею сверну!
Это был один из тех, со свинячьими глазками. Стало быть, Том уже спускается. А где же Кервези? Я не сомневался, что он тоже здесь. Том с двумя приятелями преследуют меня, а с ними Кервези и вся остальная компания. Из таких же бейлстерских головорезов, вероятно. Но до них мне дела нет. Все они жирные и неуклюжие. Если удастся оторваться, они мне не страшны. Том не боец, в этом я уверен. Господь один ведает, как он во все это вляпался. Однако… Впрочем, на раздумья нет времени. Надо бежать дальше.
До оливковой рощи оставалось примерно с полмили, а как только я выберусь из этих валунов, сразу попаду на открытое место. Валуны торчали тесно, приходилось протискиваться. Более того, в некоторых местах пастухи выложили между ними стены, и мне дважды пришлось через них перелезать. Спрыгнув со второй, я оглянулся. На небе уже забрезжил предутренний свет, так что стало немного легче разглядывать окрестности. По крутому склону обрыва медленно спускались четыре фигуры. Двое застряли на месте, один бессмысленно размахивал моей лампой. Кервези не было видно. Он, видимо, уже спустился. Протиснувшись между двумя последними валунами, я оказался на открытом месте. Больше ничто не мешало — и я рванул бегом.
Воздух стал попрохладнее и приятно освежал лицо, но меня теперь отовсюду было заметно. Заря еще не пришла, но ночь отступала. Я уже видел горизонт и остров Хринос — тень на фоне пустого моря, словно зацепившуюся за край отрога, по которому я спускался. Такое впечатление, будто я бегу прямо к этому острову. Первый же крутой спуск я преодолел двумя прыжками, болью отдавшимися в моих ободранных о камни ногах. Оглянулся назад, но преследователей пока не было видно.
Оливковая роща была уже совсем близко. Я не мог понять, почему они меня не догоняют. Может, кто-то из этих неуклюжих уродов свалился с обрыва? Я добежал до одной из тех полуразвалившнхея стен, что в некоторых местах пересекали тропу, и влез на осыпающиеся камни. Приготовился спрыгнуть вниз и тут услышал, очень четко, глухой удар. Секунду спустя я уже лежал лицом вниз на дорожке за стеной. Рот был полон песка. Цикады вокруг издавали какие-то странные, прерывистые трели. Видимо, оступился, решил я и попытался встать. Но тут же тяжело рухнул на бок. Левая нога отказывалась повиноваться. Завопив от ярости, я перекатился на живот. Ну просто отлично! Оторваться от погони и сломать себе ногу! Бедро пронзила отчаянная боль, от которой перевернулись все мои бедные внутренности. Я ощупал ногу, и мои пальцы тут же наткнулись на что-то твердое, отчего меня снова окатило волной острой боли. Уже впадая в панику, я снова ощупал ногу и согнулся, чтобы посмотреть. Господи, стрела! Нет, слишком короткая. Арбалетный стержень насквозь проткнул мне мышцы левого бедра, пройдя позади кости, и теперь торчал из штанов. «Не может быть, чтобы от него было так больно!» — подумал я, ощущая подступающую тошноту. И тут заметил, что попавший в меня стержень — оперенный кожаными лепестками quadrello. В меня стреляли из того же самого арбалета, из которого убили Билла! То, что я принял за трели цикад, на самом деле было стуком других стержней, попавших в стену. Один из них ударил в верхушку стены и, крутясь, отскочил в небо у меня над головой.
Я сел, и рот тут же наполнился рвотой. Отплевываясь и откашливаясь, я внезапно с особой четкостью осознал сложившуюся ситуацию. Меня ранило первым же выстрелом, но невероятно повезло с остальными. Арбалетчик был не самый опытный, если судить по траектории последующих стержней. Если мне удастся отсюда смыться, то в меня по крайней мере не попадут еще раз. Требовалось что-то предпринять — прямо сейчас. Прямо сейчас. А мне хотелось только одного — лечь и уснуть. Нет. Я сунул в рот воротник котты и с силой прикусил его. Взявшись за один из кожаных лепестков оперения, я еще глубже вогнал стержень себе в ногу, пока не почувствовал, что стальной наконечник проткнул кожу с другой стороны. Вопя от боли в импровизированный кляп, я отломил оперенный конец и вырвал стержень из ноги. И все вокруг сразу залила кровь — много крови. Надо было чем-то перевязать рану, но не теперь. Шатаясь, я поднялся и обнаружил, что могу стоять на раненой ноге и даже немного опираться на нее. Стержень, слава Богу, проткнул мышцы, но не повредил сухожилия. Я похромал прочь с этого места и, прибавив шагу, понял, что нога более или менее действует. В ней восстановилась чувствительность, и хотя это причиняло адскую боль, я по крайней мере использовал ее по назначению.
Рядом просвистел новый стержень. Я вскрикнул. Еще один вонзился в землю позади. Я наддал быстрее, расставив для равновесия руки, словно ребенок, изображающий птичку. Теперь я уже слышал позади их голоса и решил, что, видимо, какое-то время пролежал без сознания.