— Джеймс! Куда ты запропастился, черт тебя подери?!
Голос Кервези вывел меня из ступора. Мелькнула смутная мысль засунуть Шаук обратно в сапог, прежде чем снова бежать — хромая и подпрыгивая, как безумный, — через рощу и вниз по склону. Мне уже было все равно, кто меня преследует.
— Вон он! — Это был голос Тома.
Мимо просвистел арбалетный стержень — и исчез в пространстве над морем. Занималась заря, и Хринос светился розовым. Вот и место, где я взбирался на вершину хребта. Еще один стержень со стуком вонзился у моих ног и заставил меня посмотреть вниз. И я тут же потерял равновесие и растянулся на земле. Попытался встать, но на этот раз нога перестала мне повиноваться. Я уже видел край склона. И начал ползти в ту сторону, цепляясь руками и волоча за собой бесполезную ногу. Голоса и шаги быстро приближались. Я почти добрался до края, но было уже поздно. Рядом возникла какая-то суета, кто-то больно пнул меня в живот и перевернул на спину.
Надо мной кружком склонилось несколько лиц. Том и тот, что приходил вместе с ним. Еще двое, обритые наголо, — из Бейлстера. И другой — худощавый, изящный, с черными волосами, торчащей бородкой и одним графитово-серым глазом.
— Ну и что тут у нас? — проворчал сэр Хьюг де Кервези.
— Да какой-то гребаный черный мавр! — словно выплюнул один из преследователей.
— Вытрите ему лицо, — приказал Кервези.
Меня грубо ухватили за волосы, приятель Тома плюнул мне в лицо и начал тереть ладонью, ругаясь, что та тут же стала черной. Он плюнул еще раз — теплая слюна забрызгала мне щеку.
— Чтоб мне сдохнуть, это же вчерашний барон! — хрипло воскликнул он, отпрянув от неожиданности. Кервези присел на корточки и уставился на меня своим единственным глазом, как огромный сокол.
— Это барон Аренберг? Не думаю. Поднимите-ка его.
Тип, который вытирал мне лицо, подхватил меня под мышки и поднял на ноги. Я чувствовал себя словно дохлая курица. Кервези достал шелковый платок и стер остатки сажи.
— Ба! Да это же Петрок из Онфорда! Какая приятная встреча!
Теперь я мог хорошенько рассмотреть его лицо. Его правый глаз, куда святая Евфимия угодила своим пальчиком, был зашит наглухо. Но левым он уставился на меня, сверля взглядом.