— Рад познакомиться…
— Это великая честь для вашего покорного слуги, — просюсюкал он, прижимая к сердцу мои пальцы, и, еще раболепнее согнув спину, побежал поднимать абажур на лампе, чтобы на меня упал свет и всякий мог бы видеть по моему поумневшему лицу, сколь полезны паломничества.
Падре Пиньейро с болезненной улыбкой отметил:
— Похудел!
Жустино, поколебавшись и похрустев пальцами, прибавил:
— Загорел!
Маргариде одобрительно заключил:
— Возмужал!
Падре Негран волнообразно изогнулся в сторону тетушки, как будто она была дарохранительницей, окруженной сиянием свечей:
— И во всем таков, что внушает почтение! Молодой человек вполне достоин быть племянником добродетельнейшей доны Патросинио!
Тем временем вокруг меня зашумел вихрь любопытства:
«Ну, а как ты себя чувствуешь?», «Расскажи, каков Иерусалим?», «А чем ты там питался?»…
Но тетушка постучала веером по колену: она опасалась, что эта фамильярная суматоха неприятно подействует на боголюбивого Теодорико. Падре Негран вмешался и произнес медоточивым голосом:
— По порядку, господа, по порядку!.. Нельзя же всем сразу… Не лучше ли помолчать и дать слово нашему повидавшему свет Теодорико?..
От слова «наш» меня чуть не стошнило. Я сразу невзлюбил падре Неграна. Зачем в его речах столько меду? С какой стати он присвоил себе привилегию — сидеть на софе, касаясь гнусным коленом целомудренных тетушкиных шелков?
Но доктор Маргариде, открыв ящичек с нюхательным табаком, согласился, что от порядка будет больше толку.
— Сядемте в кружок, и наш Теодорико последовательно расскажет обо всех чудесах, какие он повидал.
Тощий падре Негран, с нахальной расторопностью своего человека в доме, побежал за бокалом воды и сахаром, чтобы мне было чем промочить горло. Я разложил на коленях носовой платок, откашлялся и приступил к своим путевым впечатлениям.
Сначала я описал роскошь на борту «Малаги»; затем обрисовал Гибралтар, горы, окутанные облаками, и «круглые столики», на которых там подают пудинги и газированную воду.
— Конечно, очень шикарно, на французский манер! — вздохнул падре Пиньейро, и в потухших глазах его вновь сверкнул огонек чревоугодия. — Но, увы, все это неудобоваримо…
— Нет, скажу вам, падре Пиньейро… Разумеется, все с шиком, на французский манер, но при всем том пища доброкачественная, никаких желудочных расстройств… Хороший ростбиф, отличная баранина…
— Которая, однако, не идет ни в какое сравнение с цыплячьими потрохами, какие подают в вашем доме, почтеннейшая сеньора! — елейно ввернул падре Негран, склонившись над костлявым тетушкиным плечом.
Я решительно возненавидел этого падре и, размешивая в воде сахар, твердо решил, что, утвердивши свое железное владычество на Кампо-де-Сант'Ана, я более не допущу, чтобы цыплячьи потроха из нашего дома попадали в медоточивую пасть этого служителя божия.
Тем временем добряк Жустино самозабвенно улыбался, оттягивая пальцами тесный воротничок. Ну, а как проводил я вечера в Александрии? Нашел ли я там подходящее для себя общество? Познакомился ли с каким-нибудь почтенным семейством, в чьем доме мог выпить чашку чая?
— Конечно, конечно, Жустино… Познакомился. Но, откровенно говоря, меня не тянуло в дома к туркам… Как-никак все они веруют в своего Магомета! По вечерам же я вот что делал: отужинав, шел в одну уютную маленькую церковь нашей святой веры, без всякого чужестранного душка, где всегда мог найти святое причастие, такое, что лучшего и не надо… Там я и молился. Потом я каждый вечер встречался на одной огромной площади с моим приятелем-немцем, профессором. Многие в Александрии утверждают, что площадь эта гораздо лучше нашей Росио… На деле она лишь больше размером и более запущенна — вот это будет верно. А в целом ей до нашей Росио далеко! Нет той приятности, той кирпичной мостовой, ни деревьев, ни театра… Словом, на мой вкус, для летней прогулки я предпочитаю Росио… Я прямо так и сказал туркам!
— И это делает тебе честь! Ты поддержал престиж Португалии, — с удовлетворением отметил доктор Маргариде, барабаня пальцами по табакерке. — Скажу больше: иначе не поступил бы ни Гама, ни Албукерке!
— Что правда, то правда… Значит, мы встречались с немцем и шли пить кофе… ведь в путешествии без развлечений нельзя. Вот тут надо отдать туркам справедливость: кофе у них — совершенство!