Тут все было почти как на Земле-1, только детей пока родить нельзя, хотя, по слухам, над этим упорно работают. Экономике нужны новые потребители, а Природа хочет отдыха от человечества. Так Мишке говорили с первого класса и он, в общем-то, был с этим согласен. Но, то, что было сказано, справедливо лишь для Зеленой Ветви, уютной, скучной и безопасной. В Желтой все было повеселее. Там жизнь напоминает Средневековье, Дикий Запад и Парк Юрского Периода одновременно. Мишку водили туда как-то, в далеком детстве. Очень интересно было на живых динозавров посмотреть. В Желтую Ветвь отправляли людей с низкими социальными баллами. На перевоспитание.
А вот он сам оказался в Красной Ветви, в том самом месте, хуже которого не было. Сюда попадал лишь один процент от всех умерших. Опасные преступники, сумасшедшие, адреналиновые наркоманы и люди, которым нужны были деньги. Очень много и очень быстро. Как Мишке, например…
— Эй, парень, — окликнул его рыхлый толстяк с мешками под глазами. — Давно в Песочнице?
— Да только заехал, — ответил Мишка, тут же вспомнив, что Песочницей называли Преддверие, которое считалось учебной зоной. Именно отсюда потом расходились оцифрованные души людей в сотни разных других миров, которые множились каждый день, словно метастазы раковой опухоли. Именно здесь была перевалочная база, откуда можно было отправиться куда угодно.
— Тогда у тебя должно быть много вопросов, — оживился толстяк. — Ты же ничего не знаешь о местной жизни.
Мишка, и впрямь, ничего о ней не знал. Связаться можно было только с теми, кто жил в мирах Зеленой Ветви Зазеркалья. С другими ветвями контакты были запрещены, и о них лишь ходили всякие слухи. Попасть в Красную Ветвь и вовсе считалось делом постыдным, вроде как в тюрьме отсидеть, или подцепить неприличную болезнь.
— Пойдем, — приглашающе махнул рукой толстяк. — У меня тут образовательный бизнес. Я за небольшие деньги объясняю новичкам, что не стоит делать в Красных мирах, и чего нужно опасаться.
— Ну, пойдем, — согласился Мишка. И впрямь, может, полезно будет. А если дорого окажется, можно ведь и отказаться.
— Заходи, — открыл перед ним дверь толстяк.
— Ой! — в голове Мишки будто взорвалась бомба, а сознание начало тухнуть, словно лампочка. — Неужели по голове дали? — а пока он терял сознание, где-то там, далеко он слышал слабеющий голос толстяка.
— У нас все без обмана, парень. Урок первый: незнакомые люди и темные помещения могут быть опасны. И возьму я с тебя за этот урок совсем недорого. Всего двести баксов. Еще спасибо мне скажешь.
Глава 3
— Мам! Я дома!
Старинная гэдээровская пятиэтажка, облепленная плитами пенопласта полуметровой толщины, когда-то была раскрашена яркими красками. Теперь стены домов в их районе были покрыты толстым слоем въевшейся пыли, и лишь после дождя прежние веселые цвета робко выглядывали из-под слоя грязи, как бы напоминая о прежней жизни. Впрочем, стальные двери подъездов и решетки на окнах эти воспоминания тут же убивали на корню. Безопасные времена остались в далеком прошлом.
Крошечная квартирка, которую снимала Мишкина мама, скорее напоминала конуру. Уж слишком дорого стоило отопление, чтобы учитель математики и вчерашний школьник, перебивающийся случайной работой, могли позволить себе что-то большее. Отца своего Мишка и не помнил. Он уехал на заработки, когда все покатилось под откос, а в родном городе не осталось работы. Где-то там, в хаосе рухнувшего мира, он и сгинул. Сейчас было лето, и рекуператор не работал, позволив солнцу заполнить квартиру липкой удушливой жарой. Они терпели изматывающий зной стоически, не желая переплачивать за электричество. Впрочем, и соседи делали то же самое. Проклятый рекуператор, надрывно гудящий в подвале, врубали лишь зимой, чтобы он вернул в квартиры тепло человеческих тел и электроприборов. Это было неизбежным злом, и его шум жильцами воспринимался с философским спокойствием. Не было бы его, небольшого ветряка и солнечных батарей на крыше, счета выросли бы вдвое.
— Мам! — крикнул Мишка и вошел на кухню.
Мать сидела с безучастным лицом. По ее щекам текли слезы и, казалось, она не слышала, как пришел единственный сын. Худенькие плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях, и Мишка бережно обнял ее, вдохнув родной запах маминых волос.