…Партизаны возвращались обратно на свои базы. Был ясный, тихий летний вечер. Пышные кроны деревьев чуть шелестели… Как всегда, впереди шли разведчики. Вдруг под ногами у Кости Чурилова что-то грохнуло. Сначала он даже не понял, что произошло. Видел только, как мгновенно залегли на землю разведчики, как промелькнули в воздухе комья земли. А потом острая боль в ноге…
«Мина… ранило в ногу». До глазам подбежавших товарищей Костя понял, что ранение серьезное. Страшная слабость разлилась по телу, и Костя потерял сознание.
Очнулся он на носилках, сделанных разведчиками из веток. Чурилов ощущал мучительную ноющую боль в ноге. Его знобило.
До лагеря опять пришлось идти по бездорожью, в сумерках лесной чащи. Разведчиков было десять: четверо несли носилки, а остальные шли впереди, раздвигая кусты и ветки деревьев. Продвигались медленно и молча.
В лагерь пришли на рассвете. Бригадный врач Василий Тимофеевич Симанович сразу принялся за работу. Раненого положили на устроенный наспех брезентовый стол. Сколько муки, сколько нечеловеческой боли пришлось перенести ему, оперируемому в лесном партизанском лагере! И каким искусством должен владеть врач, делая операцию в таких условиях!
Чурилов все стерпел: ни одного стона не сорвалось с его закушенных до крови губ.
На второй день в сумерках, окрашенных последними отблесками вечерней зари, колонна партизан въехала в село Картыничи, расположенное недалеко от лагеря. Фашисты сожгли здесь все дома.
— Эй, отец! Где тут брод? — крикнул один из партизан стоявшему на берегу реки старику. Старик вздрогнул, шарахнулся в сторону, затем остановился и заговорил бессвязно и взволнованно:
— Простите, детки, перепугался, померещилось, что опять я в проклятом царстве. Голова у меня, у старого, ребятушки, никуда не годная.
Старик, опустив голову, рассказывал свою грустную повесть. Иногда терял нить повествования, повторял одно и то же. Он был очень худ, бледен, запуган. Настороженно прислушивался он к звукам ночи. Это был Савва Радкевич, житель деревни Картыничи. Большое горе, постоянная тревога выработали у людей боязнь. Погиб сын Саввы Петр Радкевич — стойкий коммунист и партизан. Немцы схватили его в лесу.
Два дня и две ночи Савва Радкевич слышал вопли истязуемого сына. Его били немецкие палачи в соседнем сарае. С тупой методичностью они пытались вырвать у него признание, что он партизан. В десятый раз немецкий офицер спрашивал: «Зачем ты был в лесу? Где находятся партизаны?» — «Не знаю». — И опять слышались звуки ударов и безумный крик, терзавший сердце отца.
На третий день оборванного, окровавленного Петра вывели из сарая. Старик огородами, лесом крался следом за страшным шествием.
За деревней Боровое фашист короткой очередью из автомата застрелил Петра и еще двух партизан. Старик помнит блеск выстрела, потрясший его до самого сердца. Старый Савва очнулся весь в холодном поту. Кругом было тихо. На месте казни — никого, лишь лежат убитые.
…Партизаны разместились в деревне по землянкам и шалашам. Дворы заросли сорняками. На полях лишь кое-где желтели посевы. Затянуло песком дороги, по которым до войны скрипели возы со снопами. В деревне не осталось ни лошадей, ни скотины, ни телег. Все забрали гитлеровцы.
Была еще ночь, но на востоке уже светлело. Партизаны готовились к очередному выходу на вражеские коммуникации.
Скоро придет час освобождения нашей родной Белоруссии!
НА ВОЗРОЖДЕННОЙ ЗЕМЛЕ
Мне посчастливилось побывать в тех местах, где мы воевали, проводили операцию «рельсовая война». Я испытывал глубокое волнение, когда поезд приближался к знакомым и родным местам. Родным не только потому, что я родился и вырос в белорусском Полесье, но и потому еще, что здесь, в южноприпятской зоне Полесья, среди юных и бородатых партизан в трудные годы Великой Отечественной войны началась и закончилась моя юность.
Вот потянулась за окном родная земля — земля Белоруссии, с нескончаемой лесной кромкой на горизонте, с полями и озерами. Я видел оставшиеся еще кое-где разрушенные бункера вдоль железнодорожного полотна, блиндажи около мостов, ржавые спирали колючей проволоки — памятники черных дней гитлеровской оккупации.
Когда поезд останавливался, я выбегал из вагона и с большим интересом разглядывал отстроенные заново вокзалы, платформы, станционные здания, водонапорные башни, дома.
В Гомеле меня поразила красота и благоустроенность новых улиц, нового вокзала и клуба железнодорожников. Запах свежей, невысохшей краски, смолистой сосны, стук молотка и топора, визг пилы и яркое пламя электросварки сопровождали меня на всем пути до бывших партизанских мест.