— Да уж… Распорядитесь назначить в патрули самых опытных и надёжных. Приставьте к молодняку стреляных солдат, пусть передают опыт. Более того, я требую, чтобы до каждого патрульного донесли важность его работы и необходимость соблюдать осторожность. Всякое появление мирного жителя или железнодорожника, или военного вблизи поста, должно восприниматься как потенциальная угроза нападения, — Волков опёрся о край стола кулаками и всмотрелся в карту, — и всё равно территория непомерная. Нужно сузить круг возможных мест нападения. Я верно понимаю, что нападения были совершены здесь и здесь?
— Так точно.
— Хм… недалеко от этого леса. Удобное место, после нападения можно моментально уйти в чащу и спрятать награбленное. Или даже обустроить логово.
— «Змеиная чащоба» — это гиблое место. Густой ельник, перемежающийся с болотами. Раньше охотники из окрестных деревень гоняли по её подлескам дичь.
— А сейчас?
— Нет уже в селениях охотников. Мне послать людей прочесать лес?
— Нет. На это уйдёт много времени и много человеческого ресурса. А мне бы не хотелось опустошать гарнизон понапрасну. Есть все основания полагать, что мы столкнулись не просто с шайкой бандитов, а с контрреволюционной деятельностью.
— Прошу прощения?
— Посудите сами. Что пропадает из поездов? Оружие, патроны, тёплое обмундирование. И при этом в больших объёмах! Вы представляете, если в окружающих городах и сёлах появятся люди, агитирующие за восстановление имперского режима и раздающие оружие? В тылу наших войск! Или если всё это начнёт попадать к настоящим бандам, или потечёт коллаборационистам, или в подполье, или на фронт! Это может серьезно осложнить обстановку, нарушится связь со столицей, погибнут люди!
— Ваши доводы кажутся мне достаточно убедительными. Однако я выражаю сомнение в причастности к подобному моего предшественника. Александр Николаевич, действительно, не пылал любовью к новому режиму… но малодушие в нём пересилило неприязнь, и он присягнул на верность новому командованию. Но как только он стал единственным и высочайшим начальством в гарнизоне, всякая активность стала ему чужда. В отместку за унижение он стал настолько ленив и упрям, что позволял себе отлучаться из расположения на неопределённое время. Стоит сказать, что и при императоре он не славился ни умом, ни характером, ни делом. Должность он получил, считай, по наследству от ныне покойного дяди. Поверьте мне, я хорошо знал этого человека и не вижу в нём гениального манипулятора и заговорщика.
— Я прислушаюсь к вам, однако и вы должны меня понять. Не всему можно верить на глаз. Факты говорят против него. В любом случае, он будет осуждён за свою халатность, неважно, была ли она связана с заговором или с личными мотивами.
— С этим спорить не буду.
Диалог прервал стук в дверь. Волков повернулся к двери и громко крикнул:
— Войдите!
— Валерий Сергеевич? — в щель заглянули щёки Сарыченко, — Отчёты, о которых вы просили, готовы. И ещё пришёл посыльный от Сычёва.
— Оставьте здесь. Вы выполнили вторую часть моего приказа? Все сотрудники станции уведомлены?
— Да. Они будут тут не позднее завтра.
— Хорошо. Приготовьте мне кабинет на завтра к десяти часам дня. Все сотрудники должны явиться к этому часу.
— Да-да, конечно.
— А мне ещё нужно съездить в Темнолесное. Там взгляну на ваши документы. Лунёв, приступайте к исполнению плана немедленно. Если что-то случится, сразу же посылайте за мной.
— Так точно.
— Все свободны. Ах да, Лунёв. Пришлите ко мне по утру красноармейцев, на изъятие у сельских оружия.
— Будет исполнено.
Замученная за день кобылка, судя по всему, давно отвыкшая от такой активности, медленно перебирала копытами, увязая в снегу. Так же уставший всадник сонно покачивался в такт хруста ломающейся снежной корки и лишь изредка вяло тянул поводья. По бескрайнему ночному небу быстро бежали облака, осыпая такую же бескрайнюю землю тяжёлыми мокрыми снежными комьями. Выглянувшая из-за очередного облака луна осветила нестройные ряды голых деревьев. Открывшийся вид чащобы вывел Волкова из полудрёмы. Змеиная лощина — это название он узнал из карт. Напряжённо всматриваясь в тёмное пространство меж сотен стволов, Волков прибавил ходу. Одетая в белую рясу метель брела меж пней и гигантских сосен, напевая свою тоскливую песню. Она то печально завывала меж расколотых стволов, то цепляла кружевным рукавом ветки, увешанные застывшими каплями, извлекая из них трель колокольчиков, то гулко ухала скинутым с верхушек елей сугробом, то трещала сломленным суком. Волкову казалось, что не он один слушает эту траурную мелодию. В голову полезли слова госпитального доктора, а рука ощупала наган. В глубине снегопада меж жутко качающихся стволов с разинутыми пастями дупел и выпученными очами сучьями, меж их ветвистых лап показались силуэты. Животные, наклонив головы набок, вслушивались в понятные только им слова эпитафии, а затем вскочили на задние лапы и начали медленно кружится, периодически исчезая в сугробах и появляясь в изрезанных подходящей тучей лунных лучах. И женщина… светящаяся серебром, медленно парила среди них, закрыв глаза бледными ладонями, напевая всё громче и выше. Вот уже вместо мягкого распева послышался рыдающий визг, и что-то загрохотало вдалеке, поднимая в небо тучи испуганных чёрных птиц, что-то шло, что-то приближалось. Лошадь под Волковым внезапно поднялась на дыбы и дико заржала. Приструнив животное, Валерий, как следует проморгавшись, ещё раз взглянул на то место. Никого не было, лишь подхваченный ветром снег, периодически завихрился в белые кольца, да дикий визг ветра пронизывал лес. Зато, наконец, за подлеском, засветились тёплым светом окна домов.