- Земля убивает город. Мать Бодхо убивает своих детей. Она выплюнула песчаную язву. Её кровью и сотрётся этот кошмарный мор. Всё связано. Всё так, как должно быть.
- А что человек с ней творит? Зачем протыкает её? Зачем города такие строит на ней? Тяжело ей. Грудь матери Бодхо раздавил этот город. Хоть и мал, а тяжелее многих больших. Перед отцом ты своё слово тогда сказал. Теперь матери слово скажи. Мать Бодхо, земля, тебя ждёт.
Найти подходящие слова на этом забытом, умирающем языке. Правильные слова для этих несчастных. Чтобы поняли, что только так и можно поступить.
- Вы – дети Бодхо. Она лепит вас из своего тела, питает своей кровью.
Существо качает головой на тонкой длинной шее.
- Тоонто. Я вырос здесь. Ходил по этой земле. Я знаю, что всё здесь живое. Ваша мать – и моя мать тоже. Я – ноготь Уклада, чешуйка на теле Уклада. Матерь Бодхо согревает мои следы, даёт мне щедрый урожай, на ней пасётся мой скот, и она родит твирь, когда невесты гладят её ногами.
Черви раскачиваются на месте, соглашаясь с моими словами.
- Тиимэл даа, всё так.
- Разве я сделал бы худо нашей общей матери? Разве может верный сын смотреть, как Мать мучается и страдает, когда ничто не в силах унять эту невыносимую боль? Вы говорите мне, что грудь матери Бодхо раздавил этот город. Я скажу Вам, что видел её сердце. И видел рану, которую нанёс ей Многогранник. Её нельзя исцелить. Но ещё можно спасти её детей. Тех, кого она выкормила собой, кого она исторгла из своих глубин.
Травяная невеста роняет голову.
- Пожалей нас.
- Жалею.
Мне нечего больше им сказать.
Степное существо выгибает шею, точно кланяется.
- Слова кончаются у нас, эсэгер. Звуки кончаются. Говорить трудно. Горла нет. Языка нет. Слов больше нет. Пожалей нашу общую мать, эсэгер. Не убивай. Болииш, болииш, бүү алыш...
- Не могу.
Не о чем больше говорить.
- Значит, мы пришли проститься с тобой. Баяртай, эмшен.
Шабнак касается меня крохотной головой. Она гладкая как кость.
- Баяртай, эсэгер.
Невеста на секунду прикасается к моей руке. Стараюсь не двигаться, чтобы не задеть её платье.
- Баяртай, холбоон.
Бык тыкается мордой мне в грудь. Тоже ведь понимает. Прощай, буха.
- Баяртай, хаяала.
Последними уходят черви. Я смотрю, как крохотные фигурки исчезают в степи. Смотрю, пока не начинают слезиться глаза. Издалека они кажутся брошенными детьми. Их мать умирает. Наша общая мать. Простите меня.
Скрипит дверь. Петли надо смазать.
- Ну ты чего так долго? Я уж думал, не вернёшься.
- Чего засов открываешь, не проверив? Я чему тебя учил?
- Как это, не проверив? Я из-за двери услышал. Ты со степными разговаривал, ну, с этими. Которые раньше пришли. Эту, от тебя которая, запустил. Когда потом в дверь тарабанили, не открыл. Степным тоже не открыл, хотя очень хотелось на альбиноса степного поближе посмотреть. И вообще. Чужим не открываю – недоволен, тебе открываю – недоволен… Всё тебе не так и не эдак. Дома не ночевал опять. Зато эта пришла, от тебя, значит.
- Где она?
- Да не волнуйся ты, спит. Как пришла, так сразу в твой закуток шмыгнула, плащом этим укрылась и уснула. Я как увидел маску эту птичью, думал сам Песчанку подхватил, всякое мерещится. А она мне сказала, мол, от тебя, и чтоб я тут, значит, не трогал ничего, пока ты не появишься. И про склянку твою разбитую, знала откуда-то…
- Какую ещё склянку?!
- Да неважно, я убрал уже. Ну, короче, она это так сказала, что я ей сразу поверил. Она кто вообще такая?
Знала, значит?.. Умеет она людей за ниточки дёргать. Спичку недоверчивого и того окрутила.
- Инквизитор. Аглая Лилич.
- Та, что кучу народу перевешала? Она же всех казнила, кроме преступников и сумасшедших!
- Ты откуда такое услышал?
- Дак, все говорят.
- Кто это «все»?
- Ну, ноткинские там, и мужики ещё у «Сердца».
- Выходил, что ли? Я тебе что сказал делать?
- Ну так я же ненадолго, и дверь открытой не оставлял.
- У тебя же ключей не было!
- Так я через форточку. Да аккуратно я, не волнуйся. Надо же мне новости узнавать, ну, а то сижу как дятел на цепи, склянки сторожу… Тебя ж дома вечно нет, а мне присматривай... всё хозяйство на мне.
- Ты мне поговори тут. Если что, где выход знаешь.
- Да не кипятись ты, ну. Так чего она, правда всех перевешала?
- Наговаривают на неё. Она преступников казнила, кто воровал, грабил, мародёрствовал. Кого на рудники сослала.
- А Норкиного батю, значит, того. А он и не делал ничего такого. Только то, что он от Норкиной мамки-то гулял, все знали. К бакалейщика жене по утрам захаживал. Так эта его, того, повесила со всеми отморозками.
Предательство – это смерть. Налево.
- Она столичный инквизитор, у неё особые полномочия. Знаешь, что это значит?
- Что?
- Что решать она здесь всё может по своему усмотрению.
Молчим.
- Что делать теперь будем?
- Ждать. Услышишь выстрелы пушек – наружу не высовывайся.
- А что, палить будут?
Ишь, глаза загорелись.
- Ни ногой, я сказал. Из окна смотри.
- По городу будут стрелять? Из пушек?
- Да, снесут Многогранник.
- Ка-ак? Розу снесут? И Хан это позволит?
- Хана никто не спрашивал. Меня спросили. Пришлось делать выбор. Город или Чудо. Я выбрал Город.
- Зачем?
- Чтобы всех спасти.
- Получается, ты нас выбрал? Меня, и Мишку, и Хана с Ноткиным, да? Хан, конечно, обидится. Очень он к Башне привязан. Но оно, значит, к лучшему, раз ты так говоришь… А чего это, военные, получается, знали? Раз они детей вчера всех оттуда вывели? Знали, ну?
Я и сам задаю себе этот вопрос.
- Ещё раз услышу это «ну», точно полы мыть заставлю. У нас, кстати, работы скоро прибавится. Готов помогать?
- …По-настоящему?
- По-настоящему.
- Не шутишь, нет? Где работать будем?
- Да прям тут. Армейские нам не помогут. Придётся справляться своими силами. Наверное, Стах придёт. И Бакалавр этот, который с портфельчиком. Хотя я его до алембика не допущу, будет лекарство раздавать, пусть общается, так сказать, с населением, приобщается к степной культуре... Нам нужны люди. Может, Сабуров выделит человек десять. Или Ольгимский, младший... Точнее, он старший теперь… Но всё равно будет тяжело.
- Ты дашь мне делать лекарство?
Смотрит горящими глазами, только хвостом не виляет.
- Нееет, маловат ты ещё для этого. Будешь пробирки мыть да бочки таскать.
Вижу вытянувшееся лицо.
- Шучу. На месте разберёмся. Только спрос будет как со взрослого, понял? Ещё чего грохнешь – прибью.
- Значит, теперь я твой ученик? По-настоящему?
Два ученика. Рубин обидится, наверное. Хотя я теперь Учитель. Значит, мне и решать. Будет два ученика. Там, глядишь, школу открою.
- Посмотрим, как справишься. Ладно, пострел, дай нам с ней поговорить.
- Иди, милуйся со своей кровопийцей, подглядывать не буду.
- Я тебе...!
- Ладно, молчу, молчу, чего ты сразу, ну…
Аккуратно переступаю порог, ботинок предательски скрипит. Не умею я ходить на цыпочках. Чувствую себя огромным и неуклюжим. Медведь и есть.
На тахте Аглая, спит, завернувшись в плащ костяной птицы. Один нос торчит. Красивый нос. Не разбудить бы.
Наверное, я размечтался. И она тоже. На одну секунду мы оба поверили, что у нас двоих что-то может получиться. А теперь я даже не уверен, что смогу прямо посмотреть ей в глаза, когда она проснётся. Разные мы с ней. Ничего у нас не выйдет.
Аглая Лилич, комиссар всемогущих Властей... и Артемий Бурах, ноготь на теле забытого всеми народа. Славная пара, нечего сказать.
Глаза у неё обычно холодные. И улыбка холодная. Вот только когда я схватил её за руку, тогда, в Соборе…
На секунду, мне показалось…
...Неважно.
Опускаюсь на пол рядом. Прислоняюсь к стене. Слушаю её дыхание.
Вдох.
Выдох.
Вдох.
Выдох.