Притаскиваю подушку из каморки, отодвигаю в сторону шуршащую траву. Всё равно рассортировал кое-как. А так хоть выспится.
Спичка открывает рот, бормочет.
— Нет, не толстые. Молока ему налей… Кххх…
Надо же, что-то снится.
— Быстро ты учениками обзаводишься.
Стах присел на край стола, ерошит Спичке волосы. Тот недовольно морщится во сне.
— Ты не в обиде, надеюсь?
— Отчего ж. Кто-то должен делать грязную работу. Я у Исидора десять лет над пробирками потел. Теперь его очередь.
— Справедливо.
Если так подумать, мы со Стахом почти названные братья. Один думает головой, второй — сердцем. Это не мне впору его учить. Мы будем учиться друг у друга.
Рубин присаживается на колченогий табурет. Тикают часы. Мерно капает дистиллят в приготовленную бутылку. Стах тоже выглядит измученным. Ещё бы. Столько свитеров вспомнить. Даже минуту вздремнуть не удалось. Но я обещал ему больше ни полслова на эту тему. Буду солидарным. Меня в степи тоже ждёт… кто-то. А я Стаху даже не рассказал.
— Стах.
— М?
— Помнишь, ты меня спросил, кого я встретил, важного?
— Помню.
— Она меня в степи ждёт. В Шэхэне. Я утром обещал за ней вернуться.
— Степнячка?
— Нет. Военными за ней объявлена охота. Её могли убить.
Стах кивает.
— Ты поэтому домой не мог вернуться? Её укрывал?
— Да. Ты её знаешь.
— Правда? И кто она?
Набираю побольше воздуха в грудь.
— Правительственный инквизитор.
Ну вот. Я сказал.
Мы молчим какое-то время. Капает дистиллят.
— Ты знаешь, что она сестра Нины Каиной?
— Догадался.
— Будь осторожен. В ней тоже есть эта… чертовщинка. Знаешь ведь, все Каины немного сумасшедшие.
— Знаю. Но ничего всё равно изменить не могу.
— Крепко она тебя окрутила.
— Да это не только она. Нас Линии связали.
Рубин усмехается.
— Как скажешь. Иди-ка ты, приляг. Я посторожу.
— Растолкаешь как придёт Данковский?
— Угу.
— Только смотри, не как в прошлый раз.
— Да здесь я, здесь. Не сбегу.
Голова чугунная. Валюсь на тахту, подкладываю куртку под голову. Надо бы Спичке завести отдельный угол. Пусть и с моей подушкой, не дело спать за рабочим столом. Надо, надо…
Глаза закрываются. Можно больше не тревожиться. Все на месте. Все живы. Просто лечь спать, безо всяких сновидений. Просто окунуться в эту темноту…
Степь. Спотыкаюсь на рельсах. Саднит горло. Болят ноги. Снова на том же месте, тот же сон, как заезженная граммофонная пластинка. Точно и не прерывался. Я не слышу звуков своих шагов, уши точно ватой заложило. Впереди маячит фонарь у железнодорожной станции. Кажется, я вижу чью-то фигуру на перроне. Может, я смогу позвать на помощь?
— Эй…
Голос чужой. Кажется, я охрип. Как если бы долго кричал во всё горло.
— Эй, там!..
Фигура у станции поворачивает ко мне голову. Я делаю шаг навстречу… и замираю.
Я не могу двинуться дальше. Что-то держит меня. Будто ниточка. Тянет меня назад. На рельсы. В степь.
Это граница моего сна? Нет. Непохоже.
У меня странное чувство. Как будто там, позади, я оставил что-то очень важное. И если я сдвинусь ещё хоть на шаг, эта связь оборвётся.
Что я забыл?
Что я здесь делаю?
Мне нужно назад!.. Мне нужно…
Темнота.
В лицо резко бьёт свет софитов. Я… А, собственно, где я? Это сцена театра?
Слышу из темноты стук трости по паркетному полу. Знакомый голос эхом отдаётся от стен.
— Кто у нас тут? Так-так. Затерявшийся главный герой! Есть Вам что сказать в своё оправдание, уважаемый?
— Я…
Ничего не разглядеть из-за этого бьющего в глаза света. Это ещё один сон? Сон во сне?
— Вы же вроде у нас хирург… А если вы хирург, значит, должны вещи понимать на ощупь! Что это за вещь? О чём она? В чём её смысл?
— Какая вещь?.. О чём Вы?..
— Вы чувствуете вещь на ощупь. Вы узнаёте признаки вещей. И этих признаков достаточно, чтобы вы не путали ценный предмет со всяким мусором. Такие люди нам не нужны!
— Какие люди?
— Какие-какие…
Смешок.
— Ну, например, хирург, который живое сердце не отличит от ваты. Вот это мусор, например. Такие люди превратят нашу постановку в кукольный утренник для вялой ребятни.
— Какая постановка, я ничего не понимаю… Что всё это значит?
— А то и значит, Бурах.
Темный силуэт поднимается с одного из зрительских кресел. Совсем не с той стороны, с которой я ожидал его увидеть. Звук здесь обманчив. Скрип деревянных половиц под каблуком. Стук трости. Эхо.
— Это значит, что вместо живого, будет появляться мёртвое. Впрочем, вы мне не верите. Считаете — я это так, пугаю. Что я играю с вымышленным миром. Вы мне уже не раз на это намекали.
— Я не понимаю…
— Бурах, вы вообще хоть что-то понимаете? Вы понимаете, например, что срываете мою постановку? Застряли на этих рельсах, и ни туда, ни сюда… Сколько можно?! У Вас времени — максимум пара часов до рассвета, а работы впереди — непочатый край. Ещё целый акт отыграть, безо всяких перерывов и проволочек. Нам, из-за Ваших бессмысленных метаний, пришлось остановить время в Соборе! Это неслыханно! Нет, ну просто невозможно работать с таким… гхм… материалом! Я решительно не понимаю! На такой маленькой зарисовке, и так надолго застрять! Вы так ровно, хорошо шли по сюжету, что я уже обрадовался — вот он, понимающий актёр! Вот он, благодатный материал! И вдруг, ни с того, ни с сего… Вы меня изрядно разочаровали. Впрочем, время ещё есть. Давайте-давайте, приходите-ка в чувство и продолжим. На счёт три: и-и раз, два…
— Я не…
— Три!
Холодные пальцы с силой разжали мне зубы и протолкнули что-то в рот. Я чувствую, как мне сжимают челюсти, заставляя жевать. Едкая жидкость обожгла горло, дыхание спёрло. Я захожусь кашлем, жмурюсь так, что перед глазами заплясали пятна.
— Жуй, дубина! У меня больше с собой и нет ничего! Крайние меры!
-…Что это за отрава, чёрт тебя возьми? — сплёвываю слюну.
Голос чужой, язык не слушается.
— Лимон. Последний. — в голосе звучит сожаление, — Взяла из буфета Ольгимской, Хозяюшки. Она не заметила — ну, или сделала вид, что не заметила. Воспитанная барышня, не чета нам.
Переворачиваюсь на живот, натыкаюсь на холодный металл. Рельсы. Опять этот сон? Приподняться бы…
Вырвало желчью. Когда перед глазами немного проясняется, вижу лицо Клары-Самозванки, склонившейся надо мной.
— Ты… ты как тут оказалась?
— Я тебя со станции увидела. Ты мне кричал что-то, а потом развернулся и в обморок грохнулся. Странное что-то происходит. Будто время во всём городе замерло. Я шла к Собору, а наткнулась на тебя.
Язвительный смешок.
Я не понимаю. Опять сплю? О чём она говорит? Как будто продолжает разговор, который у нас когда-то был.
— Ты со станции? А театр? Я же был…
— Не знаю, где ты был, Потрошитель, но лучше бы тебя там не было. Посмотри на себя — краше в гроб кладут! Бродишь тут по рельсам как теленок без мамки. Я когда тебя заметила, ты как раз на сто восемьдесят крутанулся и в обратную сторону пошел. Ты же сейчас кончишься! На ниточки разойдёшься! В кровище весь, бродишь как лунатик по путям. Твое счастье, что поезда не ходят. Провонял весь порохом и требухой, если бы тебя не увидела, по запаху бы точно нашла.
— Мне… Это снится. Это не взаправду. И тебя здесь нет…
Глаза закрываются.
— Я сейчас всё исправлю. Не знаю, правда, как. Ну да ладно, я обычно никогда не знаю. Я не вижу пока, что нарушено. Но что-то очень, очень сильно не так. И это «что-то» напрямую связано с тобой. Я чувствую. Что-то ты крупно повредил, Потрошитель. Линию перерезал, или что вы там, мясники, делаете…
Я пытаюсь приподняться, сказать ей, что менху не режут Линии, а ведут, но чувствую, что снова соскальзываю. В глазах темнеет.
— Я не вижу, что же… Бурах, не смей! Не закрывай глаза, слышишь?! Не…