Пытаюсь удержаться внутри сна, чувствую, как он выскальзывает от меня, удаляется. Я вот-вот проснусь. – Что это было, Стах? Это был живой человек? Отвечай!!! – Прощай, Медведь.
====== Спичка ======
Слышу сквозь сон далёкий шум. Далёкий звон городского колокола. Один удар. Два. Три. Четыре. Пять. Тишина.
Пять часов?!
Подскакиваю на кровати. Пять часов, Шудхэр! Почему этот идиот меня не разбудил? Где он там?
- Рубин! Ты где?
Тишина.
- Рубин!!! Я же просил разбудить!
Тишина. Только тикают ходики в углу. Я один в квартире.
Куда он делся? Ушёл? У меня плохое предчувствие. Вот уже второй раз подряд по пробуждении я не могу найти людей, с которыми я разговаривал во сне. Он в опасности? Лара в опасности? Я ничего не понимаю.
Неожиданная идея. Вдруг он нашёл бумаги в моей торбе и решил отнести их сам? Меня, значит, не беспокоить? Чёрт!
Роюсь в удхаре свесившись с кровати, сам чуть не падаю на пол. Не проснулся ещё, значит. Скальпель, бинты, бутылки с тинктурами, мусор, мусор, да где же они?! Натыкаюсь на что-то острое, отдёргиваю руку. Набухает капелька крови, засовываю палец в рот. Так и столбняк заработать недолго. Что это там у меня? Рыболовные крючки. Зачем я таскаю с собой этот хлам? Глубже, почти на самом дне улмара, среди твириновой шелухи и тряпок вижу уголок картона в засохшей крови, тяну на себя. Вот она. Папка с завязками. Открываю, проверяю страницы. Вроде, все на месте. Я не считал.
Так где же Рубин? Может, к Ларе ушёл, проведать? Свитер свой первый вспомнить? Почему не разбудил тогда?
Странно.
У меня нет времени его искать. У меня самого времени с гулькин нос. Поспал, называется. Лучше бы и не ложился.
Где искать генерала? Целый город, ни одной зацепки.
Меня с детства дразнили тугодумом. Это если прямо, чтобы обидеть. А когда ласково, говорили, что сердцем думаю, или руками. Да, с соображалкой у меня не очень. Умный у нас как раз-таки Рубин. И Лара. По-своему, по-женски.
Если идти логичным путём, стоит ещё раз зайти в городскую Управу. Туда стекаются все курьеры, посыльные, там всегда есть люди. Может, кто-то слышал новости, видел генерала, знает, куда он пошёл. Если мне повезёт, я его самого там застану. Это же его дислокация, штаб, теперь, когда в город прибыли военные.
Да. Проверим Управу.
Надеваю за спину удхар. Тяжёлый, как камень. И голова тяжелая. Вроде бы и поспал, а вроде и нет. Всё эти выматывающие сны. Ничего, после смерти отосплюсь.
Покидаю квартиру Стаха, плотно закрываю дверь за собой. Дружище, только бы ты глупостей не наделал. Хотя мне ли говорить. Это я как раз по части глупостей.
Хлопья чёрного пепла кружатся в воздухе. В этот район вернулась зараза. Поправляю марлевую повязку. Она серая от постоянных стирок, местами протёрлась. Так себе защита. Но если двигаться быстро, задерживая дыхание…
Поворачиваю за угол. Вижу армейского с огнемётом. Он заканчивает выжигать что-то, лежащее на земле, ещё минуту назад живое. Он поднимает ко мне лицо, закрытое маской, кивает, как старому знакомому. Опускаю голову, прохожу мимо. Лучше не думать.
Сейчас через мост, направо, мимо опустевшего дома Ольгимских, на север по прямой до самой Хребтовки… Редкие прохожие, никто не смотрит по сторонам. Из дома сейчас может выгнать только крайняя нужда или смертельная опасность. Неожиданно ловлю на себе чей-то мимолетный взгляд. Сбиваюсь с шага. Женщина, из городских. Я её знаю? Лицо знакомое… Хотя, сейчас все прохожие на одно лицо. Но мы с ней встречались недавно. Я чувствую.
- Эй!
Она вздрагивает, не оборачивается. Ускоряет шаг. Решаю нагнать.
- Я Вас знаю?
Обгоняю, трогаю за плечо. Она на секунду поднимает на меня испуганные глаза. Я безошибочно угадываю первые признаки песчанки – сыпь, сухая шершавая кожа, озноб. Этой женщине осталось жить несколько часов.
- Я Вас знаю. Вы…
Черт. Имени не вспомнить. А она почему-то улыбается, хотя взгляд опять отводит.
- Дора. Вы помните меня?
Неужели не помнишь меня, холбоон?
Отгоняю это воспоминание. Дора. Дора… Погоди, вспомнил!
- Вы та женщина из Управы! Заботились о младенцах… и с Лаской мне тогда помогли!
Её лицо светлеет.
- Вы помните! А говорили, мы все для Вас на одно лицо… Врали, значит…
Я и правда начал плохо различать лица. Вот только что об этом думал.
- Я плохо запоминаю людей. С лицами вообще беда. Иногда вижу человека, помню, что знакомы, но вот откуда, или как его зовут – нет. У Вас, знаете, глаза добрые. По глазам Вас вспомнил.
- Главное, Вы помните меня. – улыбается, – Значит, не совсем исчезну. Не до конца.
Местные поверья. Умирая, мы не исчезаем, пока нас кто-то помнит. Хозяйки, например, так и остались частью города после своей смерти.
- Да. Дора. Вы в Управе работаете. Помню, сидели там в уголке, у детских кроваток.
- Я всегда считала, что моё место в уголке. В этом уголке мира. Что же тут дурного? Уголки – это уютно. А мне много не надо. В конце концов, работать они нам не запрещали. Ну... не очень запрещали.
- Военные-то? А отчего вы ушли?
- Да вы сами видите.
Грустная улыбка, лицо кривится. Кашель сухой, скручивающий.
Вижу.
- Не хотела… никого за собой потянуть. Уйду в какой-нибудь брошенный дом, где потише.
В уголок, значит. Умирать.
- Давайте, вы пока повремените со смертью? Продержитесь хотя бы несколько часов.
Снимаю удхар со спины. Немножко облегчу свою ношу. И совесть, что не вспомнил её сразу.
Даю состав, из тех, что посильнее.
- Их лучше залпом, натощак. Они горькие, но помогают. После приёма не есть и не пить хотя бы полчаса. И в Землю не ходите. Там, эти, работают. Выжигатели.
Серьёзное лицо.
- Если Вы так говорите, я постараюсь. Хорошо. Я ведь маленький человек. А вы для меня лекарства не пожалели. И доброго слова. Подождите.
Она роется в сумке.
- Вот. Я не люблю оставаться должна.
Дора уходит, не оглянувшись. У меня в руке тряпичная куколка, как раз с мою ладонь. Глаза-пуговки. Дети за такую душу продадут.
Я забыл спросить её про генерала. Оглядываюсь по сторонам. Никого.
Управа. Снуют солдаты. Суета.
Хороший знак.
Захожу внутрь.
Вот он.
Александр Блок, народный герой, генерал Пепел. Долго я за тобой гонялся. Стоит облокотившись, изучает карту города на столе. Рядом с ним, на спинке стула, как на жёрдочке, пристроилась девочка-Клара. Или, точнее, Самозванка?
Я даже не уверен, что это имена одного человека. Есть в ней какая-то двойственность. Иногда на неё посмотришь, и будто не одна девчонка перед тобой стоит, а близняшки. И никогда ещё она не приносила мне хороших вестей. Одни мрачные пророчества, угрозы да предостережения. И беды.
Следи за руками. Правая не знает, что делает левая. Левая – не знает, что делает правая. Передняя не знает про заднюю, средняя про переднюю, нижняя про вынужденную, задняя про нарядную.
Вот уж недобрый знак.
Она меня заметила, изменилась в лице. Спрыгнула со своей жёрдочки, подошла. Блок даже не обернулся. Он не карту смотрит, а в пустоту! Загипнотизировала она его, что ли?
- У нас важный разговор. Может быть, самый важный разговор в нашей жизни. Ты не мог бы нам не мешать?
- О чём говорите?
- О войне. О преступных приказах. Об истории. О чести. О долге. О правде. Сейчас мы говорим о словах. Ты не мог бы уйти?
Она прижимает к груди руки. Очень белые руки, будто она долго терла их с щелочным мылом. Кровь смывала? Смотрит на меня внимательно. Я никак не могу понять, злая у неё улыбка, или добрая. Как будто под одним лицом кто-то другой прячется. Наблюдает. Видит меня, по-настоящему.
Отгоняю морок. Просто девчонка, странная, блаженная. Главное, на её руки не смотреть.
- Ты... со мной только не делай так никогда.
Клара смотрит на меня, в глаза заглядывает, хмурится, мрачнеет.
- Что ты делаешь, Потрошитель? Уходи. Сейчас же.