- Мне нужно поговорить с Генералом. Придётся тебе потерпеть.
- Ты не понимаешь, тебе нельзя здесь быть!
Неважно.
Отодвигаю протестующую Клару в сторонку. К ней даже прикасаться неприятно.
Блок, наконец, отвлёкся от своих мыслей.
- Да?
Вот ты какой, генерал Пепел.
У него прямой взгляд. Честные глаза. Он не убийца и не подлец. Просто человек, которого загнали в угол. Невольно встаю по стойке смирно. Муштруют в армии хорошо, этого не отнять.
- Вы генерал Блок? Артемий Бурах, хирург. Город ещё можно спасти. Мы нашли способ добыть панацею.
- Даже если вы нашли источник сырья, уже поздно. Мы исполняем приказ и отбываем на фронт. Решение принято.
- Значит, будет бомбардировка?
Блок на секунду отводит глаза.
- …Приказ можно исполнить лишь формально. Мне нужно указание точной цели за подписью чрезвычайного правительственного комиссара. Это даст нам законную лазейку пощадить город. Скажите спасибо вот этой девочке, – кивок на Клару, – Она ручается, что эпидемия не вырвется наружу. Я ей поверил.
Поверил? Или попал под её чары? Ну что ж, вольно или невольно, она оказала всем нам большую услугу.
- Стрелять вы будете в любом случае?
- Только если будет обозначена цель.
Протягиваю ему бумаги. Папка истрепалась по уголкам, на ней засохшие пятна крови.
- Вот. Инквизитор сделала расчёты.
Я вижу в его глазах проблеск надежды.
- Вы принесли распоряжение о цели бомбардировки и сопровождающие документы, так? Обоснование и доказательства за подписью комиссара тоже?
- Да.
Блок забирает папку. В нём сразу как будто силы прибавилось.
- Благодарю. Вы свободны.
- Генерал!
- Что ещё?
- Выделите нам людей. Производство панацеи потребует человеческих ресурсов. В городе трое врачей. Нам просто не хватит рук.
- Мы отбываем в десять. Вам придётся справляться самим. Не обсуждается. Свободны.
Вновь невольно выпрямляюсь по стойке смирно.
- Слушаюсь.
Генерал внимательно изучает меня, но ничего не говорит. Подавляюще Блок действует на людей. Чувствуется, что привык командовать, и его приказы обычно исполняются с радостью. Разворачиваюсь, чтобы уйти.
- Бурах? Стойте.
- Так точно. Стою.
Всё уже сделано. Что ещё?
- Отправляйтесь с нами. Нам нужен опытный медик.
Не могу удержаться от сарказма.
- Возьмите Данковского.
«Честь имею», как же. Посмотрел бы я на этого чистоплюя с портфельчиком в окопе, под обстрелом.
Направляюсь к выходу. Клара, стоящая в углу, провожает меня странным взглядом.
Удхар кажется не в пример легче, чем час назад. Я выполнил поручение. Сделал всё, что могло от меня зависеть. Теперь можно и домой.
Домой.
В любом случае, нужно поторопиться. Убедиться, что Спичка и Аглая в порядке. Как она? И почему я так переживаю? Все наши разговоры по пальцам одной руки можно пересчитать. Как-то она отпечаталась во мне. Ещё несколько дней назад я не знал о её существовании. Ещё день назад мне было всё равно.
Выхожу из управы. Кажется, даже воздух стал свежее. Ветер, что ли сменился…
Слева от входа, прислонившись к театральной тумбе, стоит Самозванка.
Я точно знаю сейчас, что это именно Самозванка, не Клара. Отчего-то знаю.
Она смотрит на меня с гневом и презрением. Теперь я вижу эту разницу. Клара старается быть доброй для всех, залезть человеку под кожу. А Самозванка по какой-то причине кажется более человечной. Сейчас она не стремится понравиться. Она хочет просто выжить. И гнев её – непритворный.
- Я говорила, что ты прольёшь реки крови, Потрошитель. Что, разве не сбывается моё предсказание?
Да. Так и есть. Но то, что я считал грозным предзнаменованием, оказалось спасением. Спасением для всех.
- Оставь свои проповеди. Я уже передал бумаги генералу. Многогранник снесут. Город выживет.
Город – это люди. Я сделал свой выбор. Теперь она бессильна.
Самозванка точно не слышит меня. Заламывает грязные руки, переплетает пальцы. Выражения на лице сменяют друг друга так быстро, что я не могу уследить.
Правая не знает, что делает левая. Левая – не знает, что делает правая.
Морщусь, отгоняя морок. Лучше на неё прямо не смотреть. Голова кружится.
- Если бы вы двое только доверились мне, если бы только развязали мне руки… Я же умею творить чудеса!
- Ты про кого сейчас говоришь «вы двое»? Про Бакалавра этого столичного? Никогда мы с ним не…
- Вы двое вечно играете против меня!
- Мы что, по-твоему, в игрушки играем? Тут люди умирают!
- Вот именно! Они живые люди! К ним прикоснулась чужая воля, а значит, они теперь совсем живые!
Я как будто уже вёл с ней этот диалог раньше… Обрывок сна?
Ты же кожей соприкасаешься с миром. Это твоя граница.
Граница – это про мозг. Всё, что нас ограничивает, рождается в голове.
Главное это органы. И кровь, потому что кровь – это связь.
А прикосновения – это перемены. Ты можешь изменить человека только тогда, когда коснёшься его. В нем изменится всё, а он даже и не заметит.
- …Касаться вещей, и смотреть, как они преображаются. Всё, что нужно – это любовь… Ты что, не слушаешь меня?
Она неожиданно замолкает. Смотрит на меня с возрастающим ужасом.
- Я не знаю, что ты делаешь. Но перестань.
Я не могу перестать, всё уже сделано. Реки крови скоро прольются. Она пятится от меня, точно от прокажённого, не сводит глаз.
- Ты уничтожишь нас всех. Ты разве не чувствуешь, как всё вокруг меняется, истончается? Как прогибается земля под каждым твоим шагом? Бурах, ты играешь с тем, что понять не в состоянии, своим маленьким, ограниченным мозгом степного Потрошителя!
- Хватит меня демонизировать!
- Оставь высокие материи Хозяйкам! Ты пытаешь, ты мучаешь этот город, разве ты не чувствуешь?! Разве ты не видишь, как ему больно?
- Прекрати! Я даже не знаю, о чём ты говоришь!
- Ты знаешь! Ты прекрасно знаешь, о чём я говорю! Ты… ты прикоснулся к чему-то… К чему-то по-настоящему, окончательно, совершенно мёртвому… И тащишь это за собой!
О чём она говорит? Долг отца? Умирающий Удург?
- Дай мне всё исправить, ещё не слишком поздно. Ради всех нас. Ради этого Города…
Я её не понимаю.
- Ты меня сейчас не слышишь, похоже. И никто не слышит. Я ухожу.
Она кричит мне вслед.
- Ещё не поздно, Потрошитель! Ты ещё успеешь всё исправить! Только дай мне помочь!
Ухожу не оборачиваясь.
У Берлоги меня поджидают гости. Травяная невеста верхом на рыжем быке. Черви. Шабнаки. Странные и чудесные порождения степи. Они сбились маленькой стаей, стоят сразу за рельсами, жмутся друг к другу, точно мёрзнут. У меня сжимается сердце.
Степное существо поднимает голову на тонкой длинной шее. Слова льются откуда-то изнутри. Тяжело, наверное, говорить, не имея горла.
- Тебя ждут. Тебя ждүүт. Говори, говори сейчас – выполнишь ли ты свой дөөлг?
Подхожу ближе. С трудом вспоминаются степные слова; правильные слова.
- Сайн байна, хатангэ. Что вы хотите мне сказать?
- Битэ хараан, убшэ у нашего порөга стоит. Большая үтрата. Всё, что осталось от нас, здесь, перед тобой. Мы сделаны из земли. Мать Бодхо кормит нас живой кровью. Суок смотрит на нас из глубины.
- Я знаю. Вас осталось совсем немного.
- Тебе её кровь нужна. Выпустишь кровь из земли. Мать Бодхо умрёт. Ты ведь этого хочешь? Болииш, болииш, бүү алыш...
Эти создания связаны с землёй. Всё здесь связано с землёй. Даже Песочная Язва.
- Без этой крови не обойтись. Мне придётся принести эту жертву.
- Если погибнет она, Мать Бодхо, то погибнем и мы. Зоболон, бузарлахаа, больно, жалко... нас осталось совсем немного. Мать Бодхо полна живой кровью. Из своего тела нас лепит. Мы живые, покуда она жива. Она жива, пока живая кровь в ней течёт. Смерть не страшна, но разве не жалко тебе?
Жалко. Жалко слабых и обречённых. Жалко, когда умирает последний тур на земле. Жалко, когда уходят чудеса. Когда заканчивается детство. Но этому городу нужно повзрослеть, чтобы выжить.