Так что же мне делать?
Стены сарая вздрагивали от рева толпы, словно от взрывов. Рев проникал в окна и двери, сотрясал стены лачуг вдоль канала. Ночь сияла неоном ближайших баров и борделей.
Рэмбо замедлил шаги на пути из литейной в монастырь. Он вдыхал запахи протухшей рыбы, гниющего мусора и чего-то еще, острого и едкого — марихуаны. Повернулся туда, откуда плыл дым, в сторону распахнутых дверей сарая. Из них неслись вопли, которые словно выталкивали наружу этот дым. Он нахмурился и продолжал свой путь вдоль канала.
Рев погромче прежнего заставил его снова замедлить шаги. Сквозь дым, который изрыгала дверь, мутно поблескивали тусклые огни. Мелькали, извивались, мельтешили тени, словно души в аду. Точно так же, как когда-то заставил себя переступить порог литейной, он теперь вошел в дверь сарая.
Это было высокое, длинное и широкое помещение, его металлические стены в налете ржавчины. В клубах дыма плавали болтающиеся на длинных шнурах лампочки. Здесь давились по меньшей мере человек пятьсот. Толкали друг друга локтями, визжали, затягивались толстыми сигаретами с марихуаной, так называемыми тайскими палочками, махали кулаками с зажатыми в них деньгами.
Четыре азиата в кричаще пестрых костюмах двигались вдоль разделенного на четыре квадрата пространства, кричали что-то в ответ толпе, выхватывали из рук людей деньги, неохотно отдавали свои. Сцена вызывала в памяти петушиные, собачьи, кабаньи бои.
Но поблизости от этих тварей стояли человеческие существа. Они были наги, если не считать повязок вокруг чресел. Их внушительные мускулы блестели от пота, пропитанного выделяющимся от возбуждения адреналином. В сузившихся зрачках затаилась злоба.
Направо от двери Рэмбо увидел деревянную раму. Он вскарабкался на самый ее верх и, оказавшись в более выгодной позиции, увидел, что эти существа были босы. Они держали в каждой руке по палке длиной в восемь дюймов.
Рефери хрипло кричал в микрофон, поблескивая золотыми зубами. Толпа вопила, когда бойцы наскакивали друг на друга, лягали ногами и били палками.
Рэмбо в отвращении покачал головой. Воистину возможности человека изобретать все новые формы зверств беспредельны. Этот вид борьбы представлял собой комбинацию кикбоксинга, тайского военного искусства и эскримы, борьбы с использованием коротких палок, распространенной на Филиппинах. Эти два смертоносные вида объединили, дабы подогреть азарт толпы.
Когда палка поразила одного из борцов в подбородок и из раны брызнула кровь, Рэмбо спустился с рамы и снова очутился под покровом пронизанной неоновым светом ночи. Он шел, все убыстряя шаги, вдоль провонявшего тухлой рыбой канала.
Монастырь манил его к себе.
9
Однако на следующую ночь, до предела вымотавшись в литейной, он снова оказался возле этого канала. Как и прошлой ночью, замедлил шаги, когда до него донесся запах марихуаны и кровожадные вопли толпы.
И снова, повинуясь внезапному импульсу, вошел в сарай и стал наблюдать хаотический поединок.
И, как и прошлой ночью, быстро покинул сарай.
Но на следующую ночь оказался там снова вопреки собственному желанию.
И на следующую.
И потом.
10
Он обвязал голову полоской материи. Его противник сидел на ягодицах в противоположном от него углу. Рты выкрикивали ставки. В ушах Рэмбо громко пульсировала кровь. Ноздри жег дым. Перед глазами плыло. На что ни пойдешь ради того, чтоб обрести мир.
Он присел на корточки на манер азиатов, глубоко задышал. Если бы он не отказался покориться воле того полицейского, то не попал бы в тюрьму.
И не оказался бы снова в Наме.
Коу была бы жива.
Золотозубый рефери отлетел в сторону. Противник Рэмбо, высокий дюжий тай, решительным шагом двинулся на середину, горя желанием сокрушить играючи этого идеального врага, явно уступающего ему во всем широкоглазого пришельца.
Рэмбо увернулся от первого удара ногой, сумел избежать удара зажатой в кулаке противника палки и сам сделал выпад ногой.
Он так и не обрел привычную форму.
Что это со мной?
Противник увернулся от очередного выпада Рэмбо и нанес безжалостный контрудар, хлестнув Рэмбо палкой по груди и одновременно пнув ступней в бок.
Рэмбо отпрянул, пронзенный болью.
Он почувствовал себя обессиленным.
Противник привел его в замешательство, обрушив шквал ударов ногой и палкой. По лбу Рэмбо струилась кровь.
Его тело не хочет отвечать. Новый град ударов ногой и палкой. Еще! Пошатываясь, Рэмбо отступил назад, защищаясь, поднял руки. Но его воля взбунтовалась.
Удар палкой пришелся в его мускулистую грудь. Он сделал выдох, чувствуя, как в нем все восстает. Но не мог пересилить себя. Внезапно понял, зачем сюда пришел — нет, не для того, чтобы занявшись самым ненавистным, дать выход своим демонам. Он пришел сюда не драться.
Он хотел быть наказанным.
За то, что такой.
За то, что не покорился воле того полицейского.
За то, что выковал первое звено цепи обстоятельств, приведших к гибели Коу.
Он смотрел на толпу залитыми кровью глазами. Готовый вот-вот взбунтоваться, вдруг остановил взгляд на человеке слишком заметном, чтобы потеряться в толпе.
Он был выше всех ростом. Одет в военную форму армии Соединенных Штатов. Европеец в толпе азиатов.
Продолговатое, похожее на мордочку хорька, но тем не менее красивое лицо мужчины выражало отвагу воина, непреклонность командира, любовь отца.
Нет!
11
Траутмэн, Самуэл, полковник, вооруженные силы Соединенных Штатов, особые войска, наблюдал с омерзительной смесью жалости и отвращения за тем, как парень, которого он считал своим сыном, позволяет себя зверски избивать, От синяков и ран Рэмбо болело тело Траутмэна. Он до такой степени отождествлял себя с ним, что даже мог ощущать вкус соленой теплой крови на губах Рэмбо. Его охватило отчаяние, захотелось повернуться и уйти. Видеть, как прекраснейший из его учеников и великолепнейший из солдат, с которым ему выпала честь иметь дело, отказывается защищаться, было для Траутмэна, можно сказать, непереносимо. Воин, удостоившийся высшей награды своей страны за проявленное мужество — учрежденной конгрессом медали доблести, да как он может не хотеть быть тем, кто есть, не подчиняться своему инстинкту и выучке, отказываться продемонстрировать свое редкое мастерство?
Однако Траутмэн знал: он ни за что не уйдет. Нельзя поддаваться слабости. Нет у него права унести с собой один-единственный шанс этого героя вновь обрести уважение к себе.
Я обязан остаться здесь, думал Траутмэн. Я должен привести его в чувство моим взглядом. Когда Рэмбо заметил меня, ему, похоже, стало стыдно. Он не хочет, чтобы я видел, что он с собой вытворяет.
Если я буду продолжать смотреть на него… Если буду выражать взглядом мое отвращение…
12
Рэмбо резко отвернулся, чтобы не видеть испепеляющего взгляда полковника. Но тут же мощный удар в плечо встряхнул его так, что он снова очутился к нему лицом.
В суженных глазах Траутмэна был лютый протест. Их взгляд жег душу Рэмбо, как луч лазера. Нет!
От зверского удара в живот Рэмбо согнулся, чувствуя, что стало двоиться в глазах. Он уставился в грязный бетонный пол, забрызганный собственной кровью.
И одновременно ощутил на себе полный отвращения испепеляющий взгляд Траутмэна.
В следующую секунду Рэмбо содрогнулся от удара палкой в область правой почки. Боль была нестерпима. Он едва устоял на ногах.
Толпа взревела. Но ее рев перекрыл один голос, хриплый, клокочущий от негодования:
— Черт возьми, Джон, встряхнись же!
Когда рассвирепевший тай нанес ему сильный удар палкой по ребрам, Рэмбо рассвирепел.