– Боюсь, что понимаю. У тебя худший из мотивов, ты просто ревнуешь свою женщину. Кроме этого, у тебя нет других реальных причин считать, что картины – фальшивые.
– Есть еще одна косвенная причина. Почему картины всплыли только сейчас? Чтобы изготовить копии такого качества, к тому же на старинных холстах, да еще красками, которые могут выдержать проверку, нужны годы.
– Это тоже домыслы, – упрямо мотнув головой, отметает уговоры Ивана Молинари.
– Так что, мы будем дальше проверять мою версию? Или ты уже окончательно решил, что я придумал ее просто из ревности? – Иван снимает очки и поднимает подслеповатые глаза на Молинари. – Можешь прямо сейчас съездить мне по морде, если считаешь, что я зря сгонял тебя с этим паспортом. И разойдемся в разные стороны.
С минуту Молинари молча смотрит на Ивана.
– Очень хочется разбить тебе физиономию. Но сначала скажи мне вот что. Если этот Суэйн подделал картины, почему он никуда не уезжает из своего дома? Живет как ни в чем не бывало, трахает свою подружку, ходит в паб…
– Думаю, ждет, когда его подделки вывесят в музее, – отвечает Иван. – На его месте я бы захотел посмотреть. Это художник, понимаешь?
– А я бы на месте такого художника, получив деньги за фальшивки, поехал бы куда-нибудь на Багамы. Или на Каймановы острова. А посмотреть на картины – вернулся бы. Очень ненадолго.
– Кто тебе сказал, Том, что он получил деньги за картины?
– Ну… никто, но ты вообще почти ничего мне не рассказал с тех пор, как мы встретились в Амстердаме. Если он не получил деньги, какого черта он отдал фальшивки?
– Не знаю. И еще одного не знаю: где в таком случае оригиналы. Если они у Савина-Суэйна, вряд ли он рискнет далеко от них уехать. Может быть, они как раз в этом доме.
Молинари снова замолкает. И через минуту произносит уже менее уверенно:
– Все это теории. Если бы ты сразу все это мне сказал, я послал бы тебя подальше.
– Значит, я правильно сделал, что не сказал, – улыбается Штарк, надевая очки.
– Погоди, я еще не решил, ломать тебе нос или нет, – скалится в ответ Молинари.
– Всегда успеешь. Я никуда на этот раз от тебя не денусь.
Молинари поднимается со стула:
– Поедем, посмотрим на него. Давно его в последний раз видел?
– В другой жизни, – отвечает Иван, поднимаясь следом за сыщиком. У него так давно не появлялось новых друзей, что он не вполне понимает, что происходит между ним и Молинари. Но это хорошо, правильно, как весенняя болтовня студентов, как солнечные пятна на гарвардской лужайке.
На этот раз они никуда не торопятся и еще некоторое время идут пешком. По пути Штарк спрашивает:
– Слушай, а тот, другой дом, в Бруклайне, ты ведь тоже проверил?
– Да, записан на какую-то Лоррейн Либерски.
Иван снова клянет себя за то, что почти ничего не рассказал Тому. Удивительно, однако, что Молинари сам не продвинулся дальше – не попытался разузнать побольше ни про Суэйна, ни про его подружку, ни про оба дома. Что же это он, получив бейсбольной битой по голове, теперь боится копать глубже? Непохоже на того итальянского чертяку, которого Иван успел уже немного узнать.
– И ты ничего не выяснил про эту Лоррейн?
– Я учусь у тебя держать карты ближе к орденам.
– Что ты имеешь в виду?
– Ты вообще ничего не рассказал мне из того, что знал. С какой стати я буду с тобой делиться информацией?
Пока Иван обдумывает этот, кажется, не вполне серьезный выпад, Молинари останавливает такси, и они отправляются на Маргарет-стрит. В машине Том все-таки рассказал, что узнал: даже если у него был план все скрывать, выполнить его он органически не способен.
– Лори Либерски – это, Иван, как раз подружка нашего приятеля Питера Суэйна. Похоже, он променял на нее твою Софью. И, скажу тебе, он полный идиот. Если бы я выбирал между ними, у меня бы никаких сомнений не возникло. Ну, ты сам увидишь.
Вот, значит, как! Что ж, решив быть откровенным с Молинари, Штарк следует этому решению.
– Софья рассказала мне, что картины попали к ней от Лори. А музей ограбил ее бойфренд. Он случайно оказался рядом, когда там орудовали двое профессиональных грабителей, зашел и взял, что смог унести.