Корнелия, которая была там с отцом, попятилась от растрепанной, не похожей на себя Магдалены. Даже не поздоровавшись, Магдалена так хватила Рембрандта за руку, что тот даже охнул от боли.
— Титусово наследство! Для моего ребенка! Мой ребенок не должен голодать! — выкрикнула она.
Рембрандт растерянно смотрел на нее. Он не узнавал Магдалены в этой безобразно одетой женщине, некогда щеголявшей в роскошных и дорогостоящих туалетах. Губы его беззвучно двигались, он беспомощно озирался на дочь. Поспешив к нему, Корнелия освободила его от неистовых тисков обезумевшей невестки. Рембрандт что-то пробормотал и заковылял прочь. Женщины, выпрямившись во весь рост, стояли друг против друга, как враги.
Магдалена выхватила из рук свояченицы деньги, завещанные Титусом ей и ее ребенку. Пока она проходила через лавку, Корнелия молча провожала ее ненавидящим взглядом. Обе они понимали, что связь, установленная между домами ван Лоо и ван Рейнов женитьбой Титуса, отныне порвана, и бесповоротно. И Корнелия была рада этому.
Через несколько месяцев ребенок Титуса и Магдалены появился на свет. Девочку нарекли Тицией. Обитатели дома на Розенграхте так никогда и не увидели ее…
Магдалена скончалась через полгода после родов.
XX
Еще в те дни, когда Титус ван Рейн и Магдалена справляли свою свадьбу, Аарт де Гельдер уже задумал распрощаться с учителем.
После смерти Титуса в рембрандтовском доме стало тише, чем когда бы то ни было. Застоявшаяся тишина долгих вечеров угнетающе действовала на меланхоличного ученика; неопределенные страхи преследовали его до глубокой ночи, не оставляя даже во сне. Тени умерших бродили по дому. В снах своих де Гельдер слышал, как они шепчутся между собой. Того и гляди потеряешь рассудок, если еще поживешь в этом доме, обойденном судьбой! Де Гельдер понимал, что его уход равносилен бегству, и стыдился своей трусости. Учитель, этот призрак собственного величия, терзаемый тоской и подагрой, бесцельно метался по мастерской, если только не лежал, покряхтывая, в постели и не хныкал жалобно, как дитя или раненный зверь. Нельзя было без боли в сердце смотреть на затуманенные, слезящиеся глаза Рембрандта. Казалось, он уже не принадлежит к миру живых.
Аарт де Гельдер собрал свое скромное имущество и однажды, дождавшись вечера, распрощался с вдовой Титуса, с Корнелией и с великим мастером, выведшим его самого в мастера. Рембрандт даже не понял толком, что ученик покидает его. Он что-то бормотал и слабо кивал головой, будто де Гельдер собрался погулять, а к ужину вернется и будет сидеть за столом, как всегда.
Де Гельдер не мог этого больше вынести. Он выскочил за дверь и долго бесцельно ходил по улицам, не разбирая дороги. Но несмотря на жалость к Рембрандту и на терзавшие его сомнения, он не решился остаться. Он бросился к Сейтхоффу и там, в его мастерской, излил всю свою измученную душу.
Поздно вечером он послал друга на Розенграхт с тем, чтобы тот захватил его дорожный мешок и этюдник. Сейтхофф, как вор, вернулся с добычей. Молча улеглись они спать. Поутру Сейтхофф проводил приятеля к почтовой карете. Де Гельдер возвращался назад в Дордрехт, к отцу — уполномоченному Вест-Индской компании; назад, в светлый край своей юности, чтобы освободиться от мрачных чар, которыми его опутал рембрандтовский мир!
XXI
Когда Корнелис Сейтхофф по поручению де Гельдера вошел в дом на Розенграхте, чтобы забрать вещи друга, и стал подниматься по лестнице, он невольно вспомнил свадьбу, отпразднованную здесь всего несколько месяцев назад.
Как это ни странно, но он тогда держался в тени. Забравшись в тихий угол, он наблюдал за девушкой, с которой уже однажды столкнулся, поднимаясь по этой самой лестнице.
Дочь Рембрандта звали Корнелией — он много раз слышал ее имя от де Гельдера. Пока он пробирался по сумрачному, узкому лестничному ходу, Корнелия стояла перед его глазами такая, какой он видел ее на свадьбе Титуса: возмужавшая, похожая на взрослую барышню, с пышными косами. Сердце его гулко билось. Но потом, сидя вечером в последний раз с де Гельдером в своей мастерской, и на следующее утро, провожая друга до почтовой станции и обмениваясь с ним прощальными словами, Сейтхофф словно забыл о Корнелии. А когда, оставшись в одиночестве, он опять переступил порог своей мастерской и принялся лениво мыть кисти, он поймал себя на том, что мысли его заняты Корнелией ван Рейн.
Корнелис Сейтхофф не принадлежал к числу людей, которые привыкли обуздывать себя. Вот и теперь, отбросив прочь палитру и кисти, он вышел из дому и направился в город. Пройдя всю Кальверстраат, он два раза обежал вокруг Центральной площади и медленно зашагал вверх по Городскому валу. Мысли его отнюдь не отличались ясностью и целеустремленностью. Но воспоминания и сила чувства взяли верх над всеми остальными ощущениями и привели его на Розенграхт.