Рассвирепевший учитель снова застучал тростью и велел читать псалом; ученики быстро переворачивали страницы; Титус все время слышал треск разрываемой бумаги.
Учитель с торжественно-мрачным видом запрокинул назад плоскую голову, на которой опять красовалась шапочка. Рот его открывался и закрывался. В изумлении глядел Титус, как короткий красный язык мечется в круглом отверстии, откуда вылетают звуки. Но вот уже снова со всех сторон раздается неистовый гам. Это мальчики во все горло выкрикивают слова псалмов; жирный бас учителя гудит словно издалека. Титус с трепетом ждет, чем все это кончится.
Помощники учителя, собрав псалмы и уложив их на старое место, выходят вперед и останавливаются перед кафедрой, на которой уже восседает учитель, с шумом и трудом протиснувшийся туда. Мальчики по очереди отвечают деревянными голосами урок, а учитель таким же деревянным голосом задает им вопросы.
— Что требует заповедь третья?
— Чтобы мы не только не поминали в брани или в ложной присяге имя господне, но и не клялись им всуе, не божились понапрасну, не богохульствовали, не порочили его имя и не становились соучастниками этих ужасных грехов, умалчивая о них, когда мы видим, как их совершают ближние наши! Итак, святое имя господне должно упоминаться нами только в страхе и благоговении, дабы не умалить величия господа, а, взывая к нему, прославлять его в наших речах и делах.
— Разве упоминать имя господне в брани или ложной присяге столь великий грех, что бог гневается даже на того, кто не проявляет рвения и по мере сил не помогает пресекать и искоренять подобную брань и клятвы?
— Да, разумеется. Потому что нет другого столь тяжелого греха, который вызывал бы больший гнев господень, чем богохульство; поэтому господь и повелевает карать смертью тех, кто возводит на него хулу.
Быстро и без запинки ответив на все вопросы сердитого учителя — так быстро, что Титус не смог не только усвоить, но даже уловить смысл хотя бы половины сказанного ими, оба мальчика вернулись на свои места. Так же покорно отвечали и другие ученики. Однако лишь немногие отвечали на вопросы без ошибок, почти все то и дело запинались; беспрестанно стучала трость о край кафедры в знак гнева и недовольства учителя. Постепенно Титус уяснил себе, что первые два мальчика — помощники учителя и примерные ученики, остальным же все равно, похвалит их учитель или нет.
— Что они там все время говорят? — тихо спросил Титус соседа.
Вокруг зашушукались:
— Смотрите, этот мальчик никогда и не слышал о катехизисе!
Последовал сердитый и громкий удар тростью об пол…
— Титус ван Рейн, не разговаривать! Тише вы все!
Краска прилила к щекам Титуса, когда он услышал свое имя, громко произнесенное учителем. Он забился поглубже в угол.
Но вот за его спиной снова раздался шепот.
— Он сын живописца?
— Того самого, что не ходит в церковь?
— Дайте-ка поглядеть на маменькиного сынка!
Шепот соседей потонул в общем гаме. Титус не знал, куда деться от стыда, его как будто выставили напоказ.
Ему хотелось заплакать, но страх, глухой, давящий страх комом стоял в горле. Он чувствовал себя опозоренным и униженным: что они говорили об его отце?
«Куда бы спрятаться?» — с тоской думал Титус. Здесь нет никого, кто бы за него вступился. Раньше, куда он ни приходил, его всюду целовали и баловали; а тут он ужасно одинок, каждый может его обидеть.
Он посмотрел на учителя; но маленький толстяк вместо ответа на его вопрошающий взгляд поджал губы и, глядя перед собой холодными, бессердечными глазами, громко повторил:
— О чем говорится в третьей заповеди?
Чья-то рука потрясла Титуса за плечо, и он судорожно сжался.
— Принеси нам какую-нибудь картинку! У вас их много!
Титус не шевелился.
— А то мы можем и отколотить тебя, — прошипел кто-то за его спиной.
Титус прикинулся, будто не слышит. Быть может, и тот, кто требует, позабудет о своей угрозе.
Собрав все силы, маленький Титус заставляет себя вслушиваться в вопросы и ответы, которые все еще раздаются возле кафедры.
— …не только не должны упоминать имя господне в брани и клятвах…
— …или в ложной присяге, — нетерпеливо поправляет учитель; он очень недоволен тем, что ему приходится без конца повторять одно и то же.
— …или в ложной присяге, но и не поминать всуе имя господне и не осквернять…
— …не порочить!
Тяжело и резко стучит трость об пол. Кулаком учитель ударяет по кафедре. Титус вдруг получает такой пинок в спину, что сваливается со скамейки. Испуг и растерянность пересилили, наконец, страх, и он расплакался.