Вечером трешкоут подошел к берегу у маленькой деревушки. Титус утомился, он хотел спать, и отец брал его на руки, когда по изрытой глубокими колеями рыхлой дороге становилось трудно идти. Старый сгорбленный крестьянин провожал их, освещая им путь своим фонарем. В тот же вечер Рембрандт нарисовал его по памяти в альбоме для эскизов, с которым никогда не расставался; Титус сразу же узнал старика.
Они шли среди вечерних полей, где у самых канав лежали коровы и громко и тяжело дышали во сне. Воздух вокруг был напоен теплом и тем особым запахом, свойственным животным, который Титус впоследствии хорошо научился различать: так пахнет в хлеву и в конюшне, такой же запах поднимается от ведер и чанов с только что надоенным парным молоком.
Наконец, миновав деревянный мостик, путники подошли к бабушкиному домику. Титус испугался было трех работников в грубой шерстяной одежде, забрызганной грязью. От этих бородатых людей с мозолистыми волосатыми руками пахло потом. Зато служанка поцеловала мальчика, и он сразу почувствовал, что она его в обиду не даст, так же, как бабушка, которая уже отрезала ему ломоть теплого белого хлеба, намазала маслом и душистым медом и, улыбаясь от удовольствия, глядела, как быстро он съел все, до последней крошки.
У маленького Титуса сохранилось много воспоминаний об этом первом вечере. Отец взял его на руки и поднялся по лестнице в чердачную комнату. Там стояла приготовленная для них кровать. На чердаке было много старых вещей, в том числе колыбель с рваным пологом. Может быть, мама, когда была маленькой, лежала в этой колыбели? Хотя Титус и очень устал, но заснул он не скоро; уж слишком много здесь нового, необычного.
Внизу отец разговаривал с матерью Хендрикье. Старушка в крестьянском чепце сидела, склонившись над столом, ярко освещенная золотистым светом фонаря. На лицо и грудь Рембрандта падала густая тень от балки на потолке.
Откуда-то сверху доносился запах соломы: он исходил от крыши. Черные широкие балки, соединенные маленькими поперечными перекладинами, скрещивались, образуя конек; огромные четырехугольные тени чернели на светлой соломе. Под крышей гнездились птицы. Титус слышал их тихое щебетанье и беспрестанный шелест крыльев, но он ничуть не боялся.
Дни, проведенные на крестьянском хуторе, были солнечными и беззаботными. Сначала Титус не решался оставаться один с батраками. Он предпочитал гулять по окрестностям вместе с отцом. Рембрандт обошел всю округу, но его чудное поведение во время прогулок утомляло Титуса. Отец вдруг останавливался, увидев как бы новый мир, безукоризненно отраженный в глубине вод, или залюбовавшись суковатой старой ивой, одиноко стоящей где-нибудь на краю луга, у проточной канавы, покрытой зеленой ряской; молодые зеленые побеги ивы, обращенные к небу, гнулись под порывами ветра. И опять, словно одержимый, он мчался дальше. Ничто не могло его остановить, и он, не глядя по сторонам, несся по невысоким насыпям, окружающим польдер, бежал сырыми лугами, где из-под ног в испуге шарахались в сторону зеленые ящерицы и бурые лягушки и где Титус с радостью остался бы на целый день; Рембрандт мчался все вперед и вперед, мимо маленьких шумных мельниц, которые он называл «пауками», что приводило Титуса в восторг. И почти все время отец держал ручку Титуса в своей сильной руке, но малыш страшно уставал от таких походов. Гораздо лучше остаться на хуторе, где можно полежать в траве, растянувшись во весь рост. А отец, наскоро проглотив обед, снова отправлялся бродить по окрестностям.
Когда Титус лежал на лугу, мир представлялся ему необыкновенно прекрасным. Небо казалось исполинским куполом, вздымающимся над беспредельным земным простором. Прохладный, напоенный крепкими ароматами ветер шуршал листвой мелкого дубняка. Между низкими стволами виднелись окутанные фиолетовой дымкой пашни с темно-синими бороздами и комьями земли. По небу плыли облака, и Титус трепетно вглядывался в них. Они медленно меняли форму, и в их причудливых сочетаниях он различал фигуры людей и животных. Из-за сарая доносились голоса батраков. Временами он ощущал тонкий и сладкий аромат разогретого сена, заглушаемый более крепкими запахами земли. Вдали, среди густой листвы вязов, были разбросаны крестьянские усадьбы. Там двигались взад и вперед маленькие синие фигурки, громко звякали ведра, постукивал колодезный шест, звенели озорные голоса мальчишек.