– Порви их, – сказал Рембрандт.
– Жалко, – сказал Бол. – Пусть полежат.
– А я говорю – порви!
Бол исполнил приказание учителя.
– Они не так уж плохи, – сказал он.
Рембрандт принялся за новый набросок. На этот раз делал его сангиной.
– Милый Фердинанд, – сказал за ужином Рембрандт, – мы с Лисбет чуть не поссорились нынче.
Бол поднял глаза на Лисбет.
– Да, – подтвердила она, улыбаясь.
– Надеюсь, все обошлось, учитель.
– Да. Потому что был виноват я.
– Это как сказать, – возразила Лисбет.
– Вот что, – мягко сказал Рембрандт, попивая пиво с видимым наслаждением, – у мастера Ластмана всегда имелся запас пива и вина. Я полагаю, что и в этом мы должны последовать его примеру.
Большеглазый Бол не очень понимал, о чем речь. Он шмыгнул носом, отчего нос показался еще крупнее, чем был на самом деле.
– Я объясню, в чем дело, – сказала Лисбет. – Нынче является молодой человек от доктора Тюлпа, чтобы сообщить, что доктор собирается к нам.
– Ого! – Фердинанд Бол захлопал в ладоши. – Это называется «наша взяла».
Рембрандт укоризненно покачал головой.
– Верно, наша взяла! – сказала Лисбет.
– Я не люблю загадывать. – Рембрандт строго взглянул на ученика. – Доктор едет, чтобы поговорить. Но мы не знаем, о чем. То есть мы не знаем, с чем приедет. Он может сказать «да». Но может сказать и «нет».
– А труп? – вопросил Бол.
– Труп ни при чем. Мне могут сказать, что дали возможность порисовать. Так сказать, сделали одолжение. Я должен быть только благодарен, потому что такое удается редко.
– А картина? – воскликнула Лисбет.
– Картина своим чередом. Это отдельный вопрос.
– И все-таки у меня хорошее предчувствие, – сказал Бол.
Бывали порой минуты, когда Рембрандт был безотчетливо весел. Лисбет давно не видела его таким, как сейчас, во всяком случае, после смерти отца…
Амстердам. Рейксмузеум. Март, 1984 год.
— Доктор ван Тил, вы по своей профессии и должности занимаетесь голландской живописью пятнадцатого – девятнадцатого веков. В центре вашего внимания, разумеется, Рембрандт ван Рейн. Какая, по-вашему, самая удивительная черта в характере Рембрандта?
– Удивляет его целеустремленность, несгибаемость в работе, требовательность к себе. Наверное, лучше об этом скажет вам директор Исторического музея господин Боб Хаак, автор замечательной монографии о Рембрандте…
– Господин Хаак, значит, Рембрандт есть сплав таланта и трудолюбия?
– Несомненно. До того как была написана картина об анатомии доктора Тюлпа, мы будет употреблять слово «талант», но после картины – слова «замечательный талант», а позже – «гений»… «Анатомия доктора Тюлпа» находится в Гааге, Эта удивительная вещь написана молодым художником из Лейдена в Амстердаме. После нее двери лучших домов Амстердама были открыты для него. Пришла завидная слава. Я напомню слова французского живописца и писателя Эжена Фромантена: «Рембрандт не только пишет с помощью света, но и рисует только самим светом». Сказано очень точно примерно сто лет тому назад…
Из разговоров в Гааге. Март – апрель, 1984 год.
— Портрет матери, портрет старика, автопортрет, «Апостол Павел в темнице» – это работы большого мастера.
– Но ведь был и Халс в Харлеме. Можно спорить, что выше – картины Халса или молодого «дотюлповского» Рембрандта…
– Автопортрет говорит сам за себя…
– А групповые портреты Халса?
– В автопортрете, писанном в двадцать три года, уже заложен автор «Анатомии доктора Тюлпа».
– Молодой человек уверенно смотрит в будущее…
– Нет, он пока глядит только вперед. До будущего здесь еще далеко.
– Это его навестил Гюйгенс в Лейдене?
– Да, его. Надо уточнить дату. Гюйгенс почувствовал силу настоящего мастера. Это он, несомненно, посоветовал Тюлпу выбрать Рембрандта. Но Тюлп и сам думал своей головой…
– Да, «Анатомия» – вещь удивительная.
– Она не свалилась сама собой. К ней вела трудная дорога.
– Верно, не сама собой… Но художник шел своей дорогой очень уверенно…
Из разговора на улице. Амстердам. Апрель, 1984 год.
— Скажите, пожалуйста…
– К вашим услугам.
– Эта улица носит имя Тюлпа?
– Да, эта. А недалеко отсюда – площадь тоже его имени.
– Тюлп… Доктор, профессор?
– Тот самый… Которого Рембрандт изобразил…
– Благодарю вас!
Из разговора в кафе на Хаарлеммерстраат. Лейден, 1984 год.
— И все-таки надо отдать должное мастеру Сваненбюргу. Если бы не он, возможно, Лейден не стал бы родиной прекрасных картин и офортов Рембрандта.
– Как сказать. Когда гений начинает свое поступательное движение – остановить его немыслимо. Только смерть может возвести непреодолимую преграду.
– И тем не менее, малоизвестные миру Сваненбюрги делают большое дело. Разве мало научить юношу отлично тереть краски?
– Верно, это важно.
– А отбеливать масла?
– Тоже дело.
– На мой взгляд, Сваненбюрги играют большую роль: они дают толчок, а сами часто остаются в тени.
– Но надо суметь воспользоваться этим толчком…
Доктор Тюлп приехал в прекрасном экипаже, запряженном парой лошадей. Он был одет в новый камзол, на нем были новые башмаки. Воротник блистал голубизной. Доктор снял перчатки, небрежно бросил их на стул.
Рембрандт встретил его с подобающей учтивостью. Ученики мастера – Бол, Фабрициус, ван Флит, де Конинк – находились в мастерской, готовые выполнить распоряжения учителя.
– Господин ван Рейн, – прямо с порога начал доктор Тюлп, – я к вам с деловым предложением.
– Милости прошу, господин Тюлп. Я жду вас и готов служить чем смогу.
Доктор снял шляпу и отдал ее Лисбет, которая появилась в эту самую минуту.
– Это моя сестра, доктор.
– Очень приятно. Я даже улавливаю сходство.
– Мои родные решили, что в большом городе на первых порах Лисбет окажет мне большую помощь.
Доктор обратился к Лисбет:
– Должен сказать, что ваша помощь, то есть помощь домашних, неоценима, хотя и не всегда видна простому глазу. Куда прикажете?
– Сюда, ваша милость, в столовую.
– А может, сначала в мастерскую? Мне хотелось бы взглянуть на ваши работы.
– Я весь обложен трупами, – пошутил художник.
– Думаю, что это на пользу делу, господин ван Рейн. – И доктор многозначительно улыбнулся.
Рембрандт представил доктору своих учеников. Гость для каждого нашел приличествующее слово. Потом начал исследовать стены, увешанные картинами, этюдами, офортами, разными набросками. Особенный интерес проявил доктор к этюдам, на которых был изображен труп в самых разных ракурсах и при разном освещении.
– Вы, я вижу, даром не теряли время, господин ван Рейн.
– Ваша милость, я пытался извлечь всю выгоду из неожиданной возможности. Последние этюды я делал, плотно повязав нос. Мне кажется, что я дышал одними ушами.
Доктор сказал:
– Кстати, господин ван Рейн, труп оставлен еще на три дня. Учитывая вашу просьбу… Теперь мы можем обратиться к предмету нашего разговора…
– Пожалуйста сюда, ваша милость.
Доктора усадили в кресло, специально купленное вчера. Лисбет достала бокалы венецианского стекла.
– Вам вина, ваша светлость? – сказал Рембрандт, демонстрируя бутылку французского.
– Пожалуй, по бокалу. Именно белого. Вся эта чумная эпидемия забила мне голову. Вино придаст бодрости.
Подали фрукты.
– Может, чего-либо мясного, ваша милость?
– Нет, нет, господин ван Рейн. Вполне достаточно фруктов.
Художник уселся напротив доктора, довольный тем, как все красиво расставила Лисбет. Прямо как у Ластмана.