Рембранд Ван Рейн. Флора. 1634
Два портрета являются немыми, но красноречивыми свидетелями этой «поры весны и любви» гениального живописца. На одном из них миловидная девушка, почти дитя, беспечно и весело улыбается зрителю из-под красной бархатной шляпы, низко надвинутой на чистый девственный лоб. Широкие поля бросают теплую тень на свежее молодое лицо. Слегка прищуренные глаза полны задорного огня; сквозь полуоткрытые губы виднеется ряд ослепительных зубов. Это не красавица в строгом, античном, смысле слова, но сколько прелести в наивном взгляде, в шаловливой улыбке, в ямочках милого лица! Весело и светло становится на душе, когда глядишь на «Дрезденскую Саскию».
На втором портрете (Кассельская галерея) мы видим Саскию уже невестой. Она теперь не резвое дитя, беззаботно смотрящее на Божий мир. Перед ней серьезная задача: она избрала новый путь и многое, многое приходится ей передумать и перечувствовать, прежде чем она вступит на него твердой стопой. Назад возврата нет. Задумчиво смотрят вдаль ее темные глаза; вся фигура полна достоинства и скромной женственной грации. На лице выражение тихого счастья; его оживляют радостные грезы о грядущей жизни рука об руку с милым, ее избранником. На темном фоне отчетливо, но не резко выделяются тонкие черты ее профиля. Роскошный костюм ее, несмотря на все богатство, замечательно изящен и гармоничен. Широкополая шляпа из темно-вишневого бархата слегка прижимает пышные белокурые волосы. В складках красного бархатного платья с золотисто-серыми рукавами и голубым воротником сверкают и искрятся золото, жемчуг и драгоценные камни. Плащ, подбитый мехом, ниспадает с плеч на поддерживающую его правую руку.
Эти две картины – поэмы первой, юношеской любви гениального художника. Все в них совершенно: и красота форм, и экспрессия, и волшебный, чарующий колорит. Не пропущено ни одной мелкой подробности, каждый взмах кисти взвешен и обдуман, но изумительная тщательность отделки нисколько не мешает силе и цельности впечатления. Чтобы так писать, надо было обладать не только громадным дарованием, – надо было иметь мощную, нежную, глубоко любящую душу.
Глава III
Свадьба. – Первые годы супружества. – Состояние Саскии. – Неприятные столкновения с ее родственниками. – Процесс по поводу обвинения в расточительности. – Заказ принца Генриха Фридриха. – Непрактичность Рембрандта. – Рембрандт как гравер. – Картины на сюжеты из Ветхого Завета.
В начале 1634 года Рембрандт поехал в Лейден, чтобы испросить у своей матери разрешение на брак. Старика Хармена уже не было в живых. Корнелия ван Рейн одна благословила гениального сына на этот серьезный шаг. 22 июля в церкви Бильдт, в приходе Св. Анны, произошло бракосочетание Рембрандта ван Рейна и Саскии ван Эйленбюрх. Свадьбу отпраздновали в доме одной из сестер новобрачной. Молодые переехали в новую, только что снятую и отделанную женихом квартиру.
С водворением юной хозяйки в доме молодого художника вся его жизнь преобразилась. Как яркий луч, врывающийся в мрачный колорит его картин, придает всей композиции новую прелесть и значение, так милая, любимая жена внесла в одинокое жилище скромного художника свет счастья и сердечного довольства. Саския была богата: ее приданое составляло от 20 до 40 тысяч гульденов. Со своей стороны Рембрандт зарабатывал так много, что мог окружить свою дорогую подругу почти княжеской роскошью. По словам современников, с одних учеников своих он получал более 2500 флоринов; каждое лицо в его коллективных портретах (из которых некоторые, к сожалению, не дошли до нас) приносило ему сто гульденов. Картины его работы тоже оплачивались довольно высоко для того времени. Рембрандт редко посещал таверны и трактиры; стол он держал сытный и здоровый, но вовсе не утонченный. До женитьбы, погруженный в работу, он часто довольствовался «куском сыра с хлебом или простой селедкой», как говорит его первый биограф. Но он любил окружать себя изящной, эстетической обстановкой: красивые дорогие вещи всегда прельщали его и заставляли забывать экономные привычки, приобретенные еще на мельнице отца. Наконец его гений и трудолюбие дали ему возможность удовлетворить эти стремления. Гнездо, в котором сосредоточилось его молодое счастье, он обставил с вдохновением артиста и страстного собирателя редкостей, превратив его в настоящий музей. Многие часы своего драгоценного времени он проводил в лавках старьевщиков, на аукционах и распродажах, скупая картины и эстампы, статуи, старое оружие, китайские и индийские резные безделушки, ценный фарфор и хрусталь. Ковры, ткани Востока, шкуры тигров и пантер придавали особый отпечаток комфорта высоким комнатам его дома. Глаз художника с наслаждением покоился на роскошной обстановке, полной гармонии и изящества. Все эти красивые предметы служили чудным фоном для задуманных им картин: они вдохновляли его и поддерживали в нем огонь творчества. Красавицу-жену Рембрандт любил наряжать в бархат, шелк и парчу, по обычаю того времени, осыпал бриллиантами и жемчугом, с любовью наблюдая, как выигрывает ее прелестное молодое лицо от блестящего наряда, как свежий цвет его эффектно выделяется на темном фоне вишневого бархата, какой матовой белизной отливает жемчужная нить, вьющаяся среди золотистых волос. Саския была гением-вдохновителем мужа, его утешением среди неудач и забот, опорой в работе. Жизнь, полная любви, труда и творчества, сложилась легко и радостно.
Все свое счастье Рембрандт, по своему обыкновению, излил в двух жанровых картинах (автопортретах), которые теперь служат ценным указателем для изучения его жизни и характера. Одна из них («Автопортрет с Саскией на коленях», Дрезденская галерея) написана в первые дни медового месяца. Молодой художник сидит перед роскошно накрытым столом за обедом: играя с женой, он посадил ее к себе на колени и держит, слегка обняв ее стан рукой. На нем богатый, шитый золотом кафтан; черный бархатный берет со страусовыми перьями, косо надвинутый на густые кудри, придает лицу выражение задорной удали; на боку большая шпага на парчовой перевязи. Высоко подняв в левой руке бокал с шипучим вином, он смотрит на зрителя, как бы приглашая его принять участие в веселой пирушке. Сколько добродушия, силы и бодрости в его открытом лице! Так и кажется, что слышишь его веселый смех. Все улыбается ему: широкая будущность, слава, богатство; все эти блага разделит с ним она, его верная, горячо любимая подруга. Саския не вполне отдается настроению мужа. Выражение ее миловидного лица сдержанно и серьезно: она как будто не совсем довольна тем, что художник изобразил ее в положении, не вполне согласном со строгими приличиями и тем достоинством, что должно быть присуще матроне, протестантке и знатной гражданке славного города Амстердама. Она едва прикасается к коленам мужа, готовая ежеминутно, при появлении первого посетителя, вскочить и убежать, чтобы скрыть от посторонних глаз свое смущение.
Другой портрет (гравюра) очень высоко ценится в мире знатоков и любителей живописи; он помечен 1636 годом. Уже два года прошло после веселой свадьбы в приходе Св. Анны. Первый период пылкой страсти миновал: жизнь вступила в свои права. Рембрандт стал степенным отцом семейства, серьезным работником. Все его время поглощается многочисленными разнообразными обязанностями: то он занимается со своими учениками, то разговаривает с заказчиками, то он весь поглощен обдумыванием новой картины и изучением ее аксессуаров. Только вечером он принадлежит своей семье. Но вот миновал трудовой день; тяжелые северные сумерки мешают писать; ученики ушли на покой. Лампа зажжена в уютной «голубой» комнате; супруги уселись у круглого стола, и мирно течет беседа о домашних делах, о событиях дня. Но Рембрандт не хочет, не может сидеть без дела: отдых он находит лишь в перемене работы. Он достал гравировальную доску и, держа резец в руке, рассеянно смотрит перед собой, обдумывая сюжет для гравюры. Бархатный берет его, низко опущенный на глаза, защищает их от яркого света лампы, падающего сверху. Саския сидит рядом с мужем. Годы и на ней оставили свой отпечаток: она пополнела и развилась; на лице ее уже нет прежней беззаботной веселости ранней юности. Домашний наряд домовитой хозяйки прост и скромен; легкое покрывало небрежно накинуто на волнистые волосы. В ее несколько усталом взгляде столько тихого довольства своей судьбой, столько доверия и любви к тому, которому она отдала свое сердце, что ее милый образ едва ли когда-нибудь перестанет служить воплощением идеала жены – хранительницы домашнего очага.