Понятное дело, что человек, выносящий вердикт по этому, на первый взгляд пустячному вопросу, может подойти не сам. Но вновь прибывшие с пониманием отнеслись к манёврам кузнеца (разве что кроме возмущённо заёрзавшего на коне блондина), и со стоическим видом остались в сёдлах.
А вообще гоблин поразился дипломатичности простого кузнеца. Или не совсем простого? Конечно же тот слукавил, говоря о том, что пропускают исключительно по «высочайшему» разрешению. Пока что из того потока беженцев, что прошёл через их кордон, они завернули только несколько чересчур уж подозрительных личностей, а семьи со скарбом да женщин с детьми даже без подтверждения родственных или в крайнем случае дружеских связей пропускали запросто. Ясно, что группы людей, состоящие в основном из мужчин, вооружённых как попало с бесформенными мешками за спиной и в одежде сплошь в бурых пятнах к категории беженцев не относились. Но, честно сказать, мародеры и компании явных «ночных» побаивались приближаться к Ремесленному. Может у здешних обитателей слава крепких и бескомпромиссных людей, Худук не знал, да его в общем-то и не очень это интересовало. А вот то, как Хван постарался оттянуть принятие решения, ему понравилось. Конечно, брать на себя такую ответственность и пропускать дворянина, несущего гипотетическую угрозу их спокойствию, кузнец, да и никто из них не мог. Какого дракона им нужно привлекать враждебное внимание? Проще всего — с точки зрения Худука — было отправить эту группку прочь, предварительно придумав вескую причину в виде приспущенных штанов и голой задницы. Но перевороты, мятежи и прочие бедствия имеют свойство заканчиваться (как и всё хорошее, впрочем), и ещё неизвестно, в какой близости к королевской особе окажется тот или иной выживший благородный. И не будет ли у него хорошая память, а нрав — злым.
— Ваше светлость, а как оно там? — неожиданно подал голос второй кузнец, такой же грубый, как у брата, но ещё более низкий и от этого менее внятный, и в нём различались явно непривычные почтительно-просительные нотки.
Гоблин вспомнил, как братья тихо — так им казалось — спорили. Сутью же перепалки, как понял Худук было убытие из квартала кого-то из близких родственников, и теперь тот, что помолчаливее, пытался продавить решение: бросить пост и уйти на поиск. Но встретил горячее сопротивление. А выглядело это достаточно любопытно: два здоровых, косматых, набычившихся мужика стоят друг напротив друга, сжимая — разжимая впечатляющие кулаки (оружие предусмотрительно скромно стояло в сторонке). Кто-то один из них ронял слово, больше похожее на рычание, через пару ударов сердца второй отвечал, и, кажется, сам воздух загустел между ними. И так длилось довольно долго — гоблин даже перестал за ними наблюдать, пока через время не увидел, как мастеровые — родственники неподвижно стоят в позах образцовых часовых. Видно, благоразумие победило. И вот сейчас инициатор похода хотел наверное услышать что-то обнадёживающее, задав вот так просто вопрос дворянину. Худук не думал, что ремесленник рылом вышел, чтобы с графьями общаться. Но обстановка, как говорится, способствовала.
РоАйци очнулся от своих тяжёлых дум, скользнувшее на грани восприятия недоумение тут же спряталось за непроницаемой мрачностью и отстранённостью. Блондин Тьяри зашевелился рядом, раздувая породистые ноздри. Граф бросил на него короткий упреждающий взгляд (вот это взаимопонимание! — восхитился Худук) и наконец-то опустил холодный взгляд на вопрошающего. Несколько ударов сердца утюжил кузнеца, а потом лицо его вдруг как-то прояснилось от осознания вопроса, факта ужасов на улицах, и немного смягчилось.
— Плохо, — коротко, ёмко и ясно выразился граф, и вновь, словно потеряв интерес к происходящему, погрузился в свои тягостные, неприятные мысли.
Опешивший кузнец несколько раз хлопнул впустую ртом — он-то надеялся на более развёрнутый ответ. Но не учёл тот момент, что в потенциальном собеседнике не трактирный товарищ, чуточку сочувствующий, имеющий богатую фантазию и хорошо подвешенный язык, а знатный дворянин, причём не в лучшем расположении духа. Тем не менее, он разродился не очень внятным, но впечатляющим вопросом:
— А-а-а…
Который, впрочем, тут же был прерван. Молодой Тьяри, резко дёрнув удила и загнав бедному, захрипевшему жеребцу в бока шпоры, быстро и довольно ловко обогнув впереди находящегося воина, приблизился к баррикаде, чуть свесившись вперёд, игнорируя дрогнувшее жало пики, что замерло в опасной близости от лица, прошипел в лицо побледневшего кузнеца:
— Тебе ясно сказали, что плохо! Или дать развёрнутую картину массовых убийств и прочих злодеяний против короны?! — он прожигал бешенными глазами бедного мастерового.