На улицах царило нездоровое оживление, и если испуганные горожане, стремительно перемещавшиеся по своим делам, не очень их волновали, то появление солдат стало неприятным сюрпризом. Был в этом плюс — на крупных улицах исчезли мародёры и «ночные». Но это не значило, что они ушли на какие-то свои условные территории или залегли на дно. Они просто сместились в менее контролируемые узкие улочки, где и продолжили заниматься любимым делом: раздеванием прохожих и издевательством над теми, кто привлёк внимание.
Гнетущую атмосферу подворотен сразу прочувствовала троица, свернув с широкого проспекта, оставаться на котором стало опасно — усиленные патрули выборочно останавливали горожан и после неприятной процедуры осмотра и опроса, который в зависимости от чисто внешнего определения статуса проводили либо сержант, либо офицер, либо маг. После чего или отпускали, или уводили в сторонку. Проверять, что происходит в случае неблагополучного разговора, не было никакого желания. Наёмники возможно и отбрехались бы, но вот наличие в их группе Оливии перечёркивало все шансы на благополучный исход. Если бы у них получилось внятно объяснить изобилие оружия и серьёзных магических амулетов, которые наверняка привлекли внимание человека с Даром, то девушку с яркой внешностью и манерами знатной особы — в том случае, если её просто не знают в лицо — в то время, когда дворяне, не участвовавшие в перевороте попрятались кто где у верных людей, вряд ли отпустят без серьёзной проверки на лояльность. Проверку она не пройдёт.
Стоило им свернуть в улочку, как раздался гулкий цокот башмаков — за поворотом исчезли две щуплые фигуры, а у дома слева, в тени обнаружился дородный толстячёк в дорогом камзоле и с расплывшимся на объёмном животе кровавым пятном. Выпученные глаза невидяще елозили по неширокой реке неба между близких крыш, на приоткрытых губах пузырилась кровь.
— Дожились, — зло буркнула Оливия, — уже подростки режут почтенных горожан.
Ройчи никак не отреагировал на реплику, прислушиваясь к тому, что звучит впереди.
— Мы что, не остановимся помочь этому человеку?! — удивлённо воскликнула девушка и попыталась за плечо остановить наёмника.
Тот увернулся от руки, ни на толику не сбавляя скорость движения, но, посчитав, что полное игнорирование будет невежливым, отрицательно качнул головой.
Оливия остановилась, переводя недоумённый взгляд с одной спины на другую уходящих прочь наёмников, потом на умирающего толстяка. Эльф, оглянувшись на ходу, махнул рукой: мол, догоняй и почему-то указал на ножны меча.
— Трусы, — презрительно процедила сквозь зубы и вдруг услышала сзади громкий множественный топот, звяканье оружия и отрывистые фразы, похожие на команды. Помянув дракона, она поспешила за наёмниками. Не хватало ещё, чтобы солдаты, а это скорее всего патруль, приняли их за убийц и мародёров.
Девушке с быстрого шага даже пришлось перейти на лёгкий бег, что совсем не улучшило её настроения. Запыхавшаяся, она была крайне возмущена своими спутниками. Но от следующей картины, мелькнувшей в боковой, точно такой же кривой, как и эта, куда-то уходящей улочке, она просто потеряла дар речи. Притом, что за последнее время насмотрелась всяких ужасов, увиденное всё равно зацепило её.
Разложенное на голой земле белое обнажённое женское тело с заброшенным на голову подолом платья и сгрудившиеся над ней неясные тени. Одна из которых подняла голову и посмотрела прямо на следующую мимо девушку. От холода и безразличия, застывшего в глазах, Оливию передёрнуло.
— Стойте! — эхо её голоса заметалось среди каменных стен. Наёмники вопросительно приостановились. — Мы что же вот так и будем нестись и никак не реагировать на происходящее беззаконие и преступления?! — Каэлен как-то виновато пожал плечами, но тут Ройчи так глянул на него, что какие-то слова, неважно, оправдательные или объясняющие быстро растворились в воздухе. — Да вы просто трусы! — разъярённо воскликнула амазонка. — Трусы и… не мужчины.
Она не помнила, чтобы когда-то ещё её посещало такое бешенство. Но добила её окончательно их реакция. Если высокорождённого задели её слова — он напрягся, на мрачном лице резче обозначились черты лица, он даже сделал шаг навстречу, но был остановлен товарищем, то у наёмника — человека расцвела какая-то ехидная улыбка, абсолютно не уместная сейчас. Ройчи хлопнул эльфа по плечу, и они, так ничего и не сказав, развернулись и пошли дальше.
Только через несколько мгновений она очнулась от шока, не в силах здраво рассуждать, по инерции стала вновь нагонять напарников.
Это что ж выходило?! Они её бросили? Или это какая-то шутка и напоминание, кто тут главный?!
Амазонка от неожиданно нахлынувшей обиды и бессилия прикусила губу. Получается, что она, дворянка и, дракон её возьми, воительница, не может защитить подданных Агробара и восстановить хоть какую-то справедливость?! При этом её не берут в расчёт какие-то мужланы, достоянием которых является лишь меч и лук.
Она снова решительно ускорилась, нагоняя исчезнувших за очередным поворотом наёмников, созревшая, чтобы высказать всё, что накопила. В конце концов, потребовать…
И влетела в напряжённую спину эльфа. Ругнулась в сердцах, и только тогда обратила внимание на происходящее.
Прямо на улице, под стенами домов, как раз на их пути были вынесены скамьи и столы со снедью, за которыми расположилась компания-близнец той, главарей которой Ройчи недавно отправил в ад. Отличие было в том, что разминуться на узкой улочке было практически невозможно. А во-вторых, разогретые вином несколько молодцев в расхристанной одежде и шлемах набекрень, и в обязательных зелёных повязках, непременном атрибуте бунтовщиков, едва заметив невольных гостей, тут же попёрли им навстречу, даже не скрывая отвратительных ухмылок. А ругательства, прозвучавшие милым девичьим голоском, пусть и очень злым, влетевшей сзади в Листочка Оливии, только добавили широты улыбкам и азартный блеск в глазах…
Глава 6
Боль.
Вначале была боль. Нет, именно Боль.
Она разрывала горло в беззвучном крике, высушивала силы, будто губка испарину, она выдавливала из глубины самого естества правду о пороге, из-за которого наступает равнодушие ко всему вокруг… когда безликие чертоги беспамятства кажутся землёй обетованной, когда прокушенная губа становится следствием улыбки, а в глазах тает столько льда, что они превращаются в бездонные воронки, и чистым милосердием было бы выколоть их и раздавить каблуком…
Он открыл глаза. Резкий переход от кошмара к яви, будто вытолкнул в иную реальность, где лишь бьющие в голове кузнечные молоты и торопящееся, спотыкающееся сердце оставались отголосками… чего-то плохого…
Ноздрей коснулся аромат благовоний, проник в сознание успокаивающей благотворной волной. А сквозь неимоверную тишину донеслось отдалённое чистое мужское пение…
Это был фрагмент… детства. Когда, как он помнил, вечера были теплее, солнце светило ярче, окружающие люди были наполнены вниманием, заботой и любовью… Любовь — какое непривычное слово. Сродни надежде, нежности, вере — то, чего в реальной жизни, кажется, не существует.
Взгляд прояснился, и он лицезрел невысокий каменный потолок… Каменные же стены, равномерно укреплённые деревянными балками… В углу образ Единого. Единственный и абсолютно простой, словно бы даже затёртый временем.
Он сел, и понял, что обнажён — голой кожи коснулась прохлада. Но не обратил на это особого внимания. Нетерпеливым жестом откинул простынь, серое шерстяное одеяло и встал. Несколько мгновений боролся с головокружением, потом только обратил внимание, во что упёрлись босые пальцы отчаянно мёрзнущих на холодном полу ступней. Сандалии с деревянными колодочками подошв. Поспешил вдеть ноги и только потом, зябко обняв себя за плечи, огляделся.
В трёх шагах чернел открытый вход — выход. Слева от него в захвате коптил факел. Деревянный низкий лежак, частично укрытый покрывалом… От него несло тяжёлой вонью пота и испражнений. Казалось, он сам пропитался этим запахом. Поэтому, несмотря на сильный холод, он не потянулся за одеялом, наверняка грязным. В дальнем углу от источника света что-то темнело. Табурет?