Одно каноническое обращение сменялось другим, чередовалось с бессвязными, эмоциональными воззваниями. И вновь возникали прохладные, выверенные, как угли в руках, слова, знакомые с детства, после отброшенные в отчаянии и вроде бы забытые. Ан нет, они проявлялись в разуме, проникали в истерзанную, превратившуюся в разбросанные, удалённые друг от друга клочки души. Некоторые серые, безрадостные, некоторые холодные, словно глаза змеи, и последние — вечно кипящие вулканической лавой, выстреливающие протуберанцами щупалец в сторону любой мишени — жертвы.
Он молился порой неистово, но чаще терпеливо — качество, без которого невозможен хороший вор или сидящий в засаде убийца. Иногда ему казалось, что он спит, и происходящее — всего лишь сон. Странный и как бы во спасение, но положительные эмоции чередовались с недоумением — как такой, как он вообще может иметь нормальную человеческую перспективу? Это скорее всего иллюзия. Ему нет прощения. И если бы Единый даровал такой выход, он бы непременно им воспользовался — удавился. Поэтому частым логическим завершением мысленных троп было: «Не верю». Что, впрочем, не мешало торить путь к чему-то светлому. Пускай иллюзорному. Но даже с ним в сердце не было бы так обидно расстаться с бренной оболочкой. Это странное состояние сопровождалось неимоверной усталостью и постоянным головокружением, списать которые легко можно было на пост, что ещё вначале навязали ему (а после он и сам не был против всего лишь хлеба и воды). В общем, он чувствовал себя зависшим между небом и землёй, терзаемой ветрами оболочкой, несмотря на забрезживший маячок, пока что неприкаянной. Но главное — отец был бы чрезвычайно рад его мыслям, направленным как бы на внутреннее исцеление.
Периодически он возвращался в келью, чтобы неторопливо прожевать кусок хлеба из муки грубого помола и запить его кружкой холодной родниковой воды, что неизменно появлялись будто по волшебству. Хотя, если задуматься, ничего необычного в этом не было. Наверняка за ним постоянно следят. И точно не один человек. Минимум двое — чтобы, когда один выполняет роль посыльного, второй продолжал наблюдение за не совсем обычным гостем Храма. Своевременное появление отца Алия — наверняка следствие плотного опекания. То, что он никого поблизости подходящего на эту роль не видел, ещё ничего ни о чём не говорило — ему, собственно, было начхать, кто за ним приглядывает, носит воду с хлебом и регулярно чистит «туалет». Потом, поев, ложился и пялился в потолок. Это был момент, когда поток слов — обращений к Единому на время иссякал. Зато появлялись иные, дурные мысли.
Ещё одним следствием бесед с отцом Алием, помимо духовного очищения, стало негативное отношение к людям, нарушающим заповеди Божьи, и к которым конечно же относились все бывшие товарищи по предыдущей жизни в общем, и верхушка бандитской группировки в частности: Бешенный, Кривой Дужан и даже относившийся к нему чуть ли не по-отечески Рыжий Кари. Нет-нет, да и прорывались стихийно мысли о том, как легко он мог бы упокоить этих паразитов общества, драконов… Всё-всё, не ругаться. Этот парадокс изрядно напрягал его. Ведь Единый не поощрял убийство (одна из заповедей: не убий), тем не менее, требовал «выпалывать сорняки». Вариант, как словесное перевоспитание таких монстров преступного мира, как Бешенный — это даже не смешно. С его Даром, когда он видит все намерения окружающих насквозь, и с целой толпой телохранителей и соратников, приспешников, специализирующихся долго и плодотворно на ниве отнимании жизни, нужна целая армия, чтобы его уничтожить. Так что мысли о «чистке» среди «ночных» были гипотетическими и всего лишь отголосками целой жизни, которая не желала так просто отпускать Злого…
Сзади — сверху раздалось деликатное покашливание. Он прежний наверняка позволил бы себе кривую усмешку: предыдущий посланец, коснувшийся плеча, оказался со сломанной рукой и едва не свёрнутой шеей — Зерги вовремя опомнился. Что поделаешь — рефлексы.
Он вначале дочитал молитву и только после неторопливо чуть повернул голову в сторону. Этого достаточно — периферийное зрение у него было развито великолепно. Это был Радо, ближайший помощник отца Алия, можно сказать, его правая рука, судя по сутане и характерной стрижке — святой отец, на практике же не всё так было просто.
— Его Преосвященство отец Алий зовёт тебя, — негромкий холодный голос.
Радо тут же чётко, по-военному развернулся и двинулся прочь. Хорошо хоть неторопливо, а то поспешно вскочившему, отчего пришлось опереться о колонну и пережидать пару мгновений головокружение, нужно было постараться, чтобы нагнать его.
Конечно же помощник кардинала Новой церкви не испытывал никаких добрых чувств к невольному «гостю» Храма, и не будь чётких указаний Его Преосвященства, задавил бы… во славу Единого. Зерги бы мог ответить тем же, только более изобретательно… Начал бы с пальцев — каждую косточку… М-да.
Когда он пристроился за крепкой фигурой помощника кардинала, он с удовлетворением констатировал, что злости, слава Единому, нет. Как не было вопросов и предположений. Надо — значит надо. Зато в который раз посетила мысль о необычности посланника. Постами и чрезмерными молениями от Радо и не пахло. Вместо этого от него несло кожей, железом и крепким духом, характерным для воина после тренировки или длительной верховой поездки. Догадки его подтверждали характерное придерживание левой руки у бедра, вроде как невидимого под сутаной меча, едва слышное позвякивание (у хорошего вора должен быть отменный слух) кольчуги и выглядывающие при ходьбе из-под пол одеяния шпоры. Однако, удивительный святой отец. Может это какой-то новый орден Единого, о котором Зерги не слышал? Воспитывающий в правильном духе настоящих воинов?
Пройдя вдоль верхней витражной галереи, они свернули к небольшому алькову, где скульптурная композиция изображала схождение Единого святому Дилию Барскому, одному из первых в союзе барских племён принявшему веру (после короля, естественно). Кстати, светские хроники тех времён описывают его, как одного из самых воинственных баронов, огнём и мечом насаждавших власть своего сюзерена из рода Берушей. Так что он отнюдь не был таким худосочным ягнёнком, как изображён здесь. Но кого сейчас интересует историческая правда? Если даже летописи тех времён, если и не сожжены предусмотрительными наследниками и дожили до нынешних часов, то лежат в таком тёмном уголке архива, куда и пауки опасаются забредать.
Напротив алькова, скрытая мощной стеной от посторонних глаз, находилась незаметная дверка. Радо, прикрыв плечом только ему видимую щель, извлёк из-под сутаны длинный стержень и проделал какие-то манипуляции, после чего скрежетнуло, а в следующее мгновение дверца беззвучно отворилась от несильного толчка.
В Зерги проснулось профессиональное любопытство. Стержень в пол-локтя, наверняка хитрым образом убирающий засов, и петли, обильно смазанные жиром (даже сквозь восковый аромат множества горящих свечей и вездесущий дух благовоний, он ощутил его запах), — это всё неспроста. Ведут его, надо полагать, в святая святых, причём, совсем не прямым и парадным путём. Предыдущие встречи проходили только в его келье.
Узкая винтовая лестница поднималась вверх, и он уже начал задыхаться, а колени предательски дрожать, когда они наконец-то поднялись на необходимый уровень и, пройдя коротким коридором, оказались в некоей прихожей, из которой шёл проход, завешенный шторой из плотной ткани. Похоже на помещение (да и лестница) для служек — для тайного хода это было чересчур просто, а вот для молодого покладистого помощника — в самый раз. Что и подтвердило дёргание сопровождающим за висящий на виду шнурок.