Кроме чуждых иранских и греческих изделий, в клад попало множество вещей местного изготовления. К ним относятся оружие (меч и топор), псевдопряжки, рельефные украшения сбруи, покрытые листовым золотом и украшенные вставками из цветных камней[214], и застежки. Среди них есть портупейные застежки с гантелевидными перекладинами, которые А.А. Спицын считал характерными для древностей антов. Правда, они встречены на более широкой территории, но часты и на Днепре. Впервые они появляются с монетами Аркадия (395–408)[215]; щиток у ранних застежек прямоугольный с двумя отверстиями для гвоздей. С монетами Юстиниана (527–565) встречается другой тип — с округлым щитком и узорной прорезью[216]. Позднее, в VII в., вырабатывается тип застежки со щитком характерной геральдической формы[217].
Перещепинские застежки (от портупеи меча) замыкают этот эволюционный ряд, представляя собой разновидность геральдического щитка, осложненного крупными декоративными шариками, позолотой и каменной вставкой вместо прорезов. Несмотря на пышность отделки, перещепинские застежки тесно связаны с местным днепровско-черноморским типом, эволюционировавшим здесь с V по VII в. Различие простых медных застежек, находимых в погребениях простых дружинников VII в., и однотипных, но роскошных вариантов в княжеской сокровищнице, не говорит ли о существовании мастеров, состоявших при неизвестном нам, но, несомненно, богатом князе, зарывшем близ Полтавы сундук с вещами, накопленными несколькими поколениями.
Наличие местных мастеров в составе княжеского двора конца VII в. подтверждается местными типами посуды. В кладе имеется 11 золотых кубков более грубой работы, чем цареградские или иранские изделия. В пользу их местного, а не иранского производства говорит то, что эти дорогие сосуды из золота значительно примитивнее, чем иранские изделия из серебра. У мастера перещепинских кубков не чувствуется умелой уверенной руки: он как бы вновь работал на дорогом материале, не вполне осознавая его цену. Как в общей форме их, так и в орнаментике чувствуется подражание восточному серебру сасанидской, а, главным образом, послесасанидской эпохи VII–IX вв., образцы которого как раз в это время начинают проникать как в Хазарию, так и в Приднепровье[218]. Форма кубков очень близка к форме иранского кубка с изображением козлов[219]; различие только в поддоне. Расчеканка лепестками нижней округлой части тулова кубков неоднократно встречена в восточном серебре[220]. Орнамент в виде розеток (кубок № 13) очень част на сасанидских изделиях[221]; плетенка имеет аналогии в ряде сосудов[222]. Полнее представлены иранские аналогии перещепинским кубкам со стилизованным растительным орнаментом[223].
Приведенные аналогии из иранской торевтики VI–VIII вв. убеждают в том, что мастеру были известны иранские вещи. Начало проникновения иранского серебра в Приднепровье относится ко времени, весьма отдаленному от времени появления варягов в составе приднепровских дружин.
Вслед за отдельными дорогими вещами княжеского обихода в Приднепровье, Подонье и далее на север начинают проникать бронзовые и серебряные поясные бляшки и пряжки. Округлые и сердцевидные бляшки окаймлены характерными ободками из чередующихся продолговатых и круглых бусинок. Поле внутри такой бисерной каймы занято сочным и мясистым изображением дерева, цветка или листьев. Близость растительного орнамента бляшек к орнаменту серебряных сосудов указана Я.И. Смирновым[224].
В верховьях р. Оскола раскопан курган дружинника, похороненного в кольчуге, шлеме и с поясом, украшенным серебряными и золотыми бляшками, с орнаментом в виде плодов, листочков, бисерных нитей и переплета[225]. Погребение датировано византийскими монетами VIII в. (Анастасия — 713–716 гг. и Льва — 775–780 гг.).
Близ Богучара найдены пряжка и бляхи с кольцами этого постсасанидского стиля[226]. Очень близка к этой пряжке одна из пряжек Перещепинского клада (641–668)[227]. Пышно декорированные бляшки найдены в б. Елисаветградском уезде, б. Херсонской губ[228].
Богатый набор бляшек восточного стиля найден на Полтавщине. Образцом восточной индустрии является наконечник пояса из Железницкого клада близ Зарайска[229]; литая серебряная пластинка обведена по краю бисерным ободком. На позолоченном поле рельефным рисунком выступает интересная трехчленная композиция: слева — дерево с сочными листьями и мощными раскинутыми корнями; в центре — лань, поедающая листья с дерева; справа — лев, готовящийся прыгнуть на лань. Характер ободка и рисунок дерева включают эту замечательную вещь в число лучших находок восточного стиля. Датировать наконечник можно, как и большинство подобных изделий, VIII–IX вв. (рис. 14)[230].
214
215
ИАК, 1908, вып. 30, стр. 108, табл. V, рис. 10. — Вместе с застежками появляются наконечники пояса с личинами. — Там же, рис. 11.
217
ИАК, 1907, вып. 23. —
218
223
Кубки № 23 и 25. Аналогичные изображения см.:
225
OAK за 1869 г., стр. XXI; ЗОРСА, СПб., 1895, т. I, стр. 135–136 (Бирючинский уезд, Воронежской губ., Старо-Ивановская волость).
226
Альбом рисунков к отчетам Археол. комиссии, СПб., 1906, стр. 16, рис. 83 и 87; ОАК за 1895 г., стр. 54.
227
229
Коллекции ГИМ в Москве. — Наконечник пояса опубликован А.А. Спицыным («Обозрение некоторых губерний и областей России в археологическом отношении. Рязанская губ.» — ЗРАО, СПб., 1899, т. XI).
230
К другим, более важным для истории русского художественного ремесла вещам этого клада я вернусь ниже.