Гм… Вроде, вроде… И то, и другое… Полк имперской стражи в бой вступал очень бережно, словно нехотя, словно мягкие пальцы на птерье горлышко выкладывал: из строя никто в атаку не бросается, но всех разбойников, пеших ли, конных, кто из стада высовывается – жик-жик в мечи! Тем вроде как урок: нырни в толпу и цел останешься… на некоторое время… Сей прием – взращивание во враге трусости на поле боя. По одному, по два, но – урон живой силе противника ощутимый, а кроме того, большая их часть уже напугана, суетятся внутри толпы безо всякого проку, орут, мешают друг другу… Иные, небось, уже в испорченных штанах… Молодец Тогучи, бережет доверенное, сие не трусость, сие расчет! Но и сам не гнушается с краешку ездить, мечом отщипывать – руку, голову – то от одного мерзавца, то от другого… А этот попрыгун, который Керси Талои – ишь ты! Это он – не иначе – бахвалится, выучку показывает, что ему маркизы преподали… Ну-ну… Однако и Керси бился не теряя головы: вот он бросился на выручку к одному своему ратнику, насмерть стоял, себя не щадя, пока тот с земли поднимался и в себя приходил… Оттеснил в глубь своих – и плетью его, и плетью! Когда успел плеть достать? Правильно – не лезь на рожон поперек всех, не оголяй бока и затылки товарищей!..
Как ни старался следить за каждой мелочью боя Когори Тумару, но слабое зрение давало о себе знать: пробьется слеза сквозь лечебное заклятье – все и расплылось в глазах! Протер, глядь, а у Керси, у этого, опять в шуйце секира, не плеть, и в две руки знатно рубится! И главное дело, рубашками успевает командовать… И ведь грамотно!
Когори Тумару расхохотался, вытянув толстый палец вперед и вниз:
– Нет, но это умора! Медвежонок, ты только глянь!
– А чего?
– Чаво, чаво… Слепой что ли, хуже меня? Этот птерчик со шпорышками – видишь куда рубится? Паладин, обгадь меня цуцырь! Будто не смотрю, а роман читаю! Ужель, и мы такими были? Ой, не могу! Он ихнего главного самолично хочет срубить, к нему проламывается! Этого… как?.. запамятовал?.. Кусу, да. Сыча сюда!
Подбежал десятник Сыч, знаменитый силою рук и меткостью в стрельбе из лука.
– Дотянешься во-он до того кабана, в кольчуге над красным тегиляем?
– То есть, легко, ваше высокопревосходительство! Сверху-то? В одну-две стрелы возьму!
– Прибей его, а то мы тут, того и гляди, в Аламагана играть примемся, благодаря некоторым столичным бездельникам, которым только и забот, что сказки в свитках читать.
Разбойничьему главарю Кусе повезло: стрела пронзила ему правый глаз и расплескала мозг внутри черепа раньше, чем он успел понять происходящее. С его смертью прекратилось даже то невнятное сопротивление, которые пытались оказать разбойники имперским стражам. Кто-то попытался дать деру, иные побросали оружие, надеясь сдаться и пожить еще хоть немного, но имперцам, подгоняемым грозным Тумару, некогда было рассусоливать: кого следовало дорезать – дорезали, всех остальных – на кол, без розыска и допросов, благо, кольев оказалось заготовлено с избытком. Дольше всех фыркали и никак не могли успокоиться черные рубашки: прошел слух от лазутчиков из местного населения, что среди разбойников замечен был ратник, им подобный! Этого никак нельзя было стерпеть, чернорубашечники собственноручно переворошили всех покойников до единого, обыскали и плененных – нет, не нашли. А то бы колом не обошелся добрый молодец, шкуру бы заживо содрали, вместе с черной рубахой!
Тем же вечером, на военном совете, Когори Тумару подводил итоги дня.
– И, напоследок, скажи-ка мне, сударь Тогучи Менс, для чего такое жиденькое окружение выставил ты против татей сих? Рассредоточил силы, неминуемо их ослабив? А ну – как они единым кулаком бы вдарили – и прочь от ворот, к спасительным лесам?