— Отвечать сама будешь или и меня приплетешь? — кричит ей вслед вторая.
Первая медсестра — та, которая утешала Надю — появляется в дверях со шприцем в руке. Подходит к Олегу, берет его за руку, решительно поднимает рукав и делает укол. Олег продолжает плакать. Потом утихает и засыпает, уткнувшись лицом в подушку.
— Давай, перевернем его, а то еще задохнется, — говорит первая медсестра.
— Лучше не трогай. А то опять орать начнет… Так — хоть немного тишины!
— А если задохнется?
— Ему же лучше…
Первая медсестра мгновение колеблется — и кивает головой. Медсестры уходят.
Олег спит, уткнувшись в подушку.
За окном идет снег.
Квартира Говоровых.
В спальне Олег сидит на краю кровати, рядом со спящей Надей. Надя выглядит измученной, словно неживой. На щеках — потеки слез. Рядом, на тумбочке — стакан с водой и пачка таблеток: «Тазепам». Олег смотрит на Надю.
Потом встает, выходит, прикрыв дверь. Постояв в коридоре, заглядывает в комнату Сережи. В желтом свете уличного фонаря видна пустая, аккуратно заправленная кровать, детские книжки на полке, игрушки в большой коробке в углу, плюшевый бассет, брошенный чуть в стороне от других игрушек.
Олег закрывает дверь, мгновение стоит, привалившись к ней спиной и зажмурившись.
Потом идет в гостиную. Включает торшер возле журнального столика. Открывает шкаф, вытаскивает коробку с шитьем, ставит на столик, садится рядом. Вынимает из игольника одну иглу. Колет себя в темное симметричное пятно на запястье. Колет снова и снова, сильнее, глубже… Ни капли крови. Тогда Олег колет рядом с пятном — и рука непроизвольно дергается. Из укола выступает капелька крови.
Пасхальная ночь. Толпа народа в храме. Хор поет: «Христос воскресе из мертвых смертию смерть поправ».
Толпа в храме — на экране телевизора.
Олег приглушает звук.
Проходит на кухню.
В кухне темно. Надя стоит у окна, смотрит на улицу, на толпы гуляющей молодежи. Слышится звон колоколов — и радостные вопли подвыпившей компании… Из гостиной — хор: «Христос воскрес из мертвых…»
— Христос Воскрес, Надюша, — шепчет Олег, подойдя к Наде.
Надя оборачивается. Она плачет. Молча смотрит на Олега.
Олег обнимает ее, прижимает к себе, целует в макушку. Шепчет:
— Если бы я мог его вернуть! Если бы я мог всех их вернуть!
— Три дня, — шепчет Надя, содрогаясь от рыданий.
— Что?!
— Три дня. Он три дня не дожил до дня рождения. До семи лет. Ты забыл? Три дня…
— Надюша…
— Нет! — она отстраняется. — Не затыкай мне рот, я и так старалась тебя щадить и не говорить об этом! Но, мне кажется, ты достаточно окреп и переживешь этот разговор! Ты ведь хорошо себя чувствуешь в последнее время? Хорошо, да?!
— Надюша, я чувствую себя хорошо. Дело не во мне. Просто — сейчас не лучший момент…
— Почему?! Из-за христианского праздника? Они все пьяные… Все…
— Не все.
— Они поют: «Христос воскрес из мертвых», а я не верю, что Он воскрес, я вообще в Него не верю, и в Бога не верю, Бога нет, нет! — кричит Надя. — Если бы Бог был, он бы не допустил такого… Мой сын умер! Говорят: Он принес в жертву Сына своего… Но причем здесь мой сын? У меня в шкафу лежит подарок ко дню рождения, я взяла деньги у родителей, чтобы купить ему, это конструктор, рыцарский замок с рыцарями… Сереже так хотелось! Но он не дожил до того, чтобы получить… и теперь я знаю: Бога нет!
— Надя! Ну, опомнись, что ты говоришь?
— Бога нет! Я не желаю соблюдать эти идиотские обряды! Те, кто разрушал церкви, были тысячу раз правы! Это все ложь! Ложь! Вранье! Они дурят нам головы! — кричит Надя.
— Бог есть, — шепчет Олег. — Надя, Бог есть! Я это точно знаю.
— Почему? Потому что ты выздоровел? Но это может быть не выздоровление, а ремиссия… И скоро ты опять будешь корчиться, орать, блевать… А я… А Сережа умер! Он умер во сне и никто не может мне сказать, от чего он умер!!!
— Я знаю, Надя, что Бог — есть, — с каким-то отстраненным выражением на лице говорит Олег. — Раз есть Дьявол, значит, есть и Бог. А Дьявол — есть.
— Как ты можешь это утверждать? Жизнь — это форма существования белка, существенными моментами которой являются ассимиляция и диссимиляция, — бормочет Надя с глумливой улыбкой. — И Сережа…
— Нет, Надя, Дьявол есть. Он существует. Я знаю, знаю это, кому, как ни мне, это знать, — лицо Олега искажается страданием. — Но я надеюсь: раз есть Дьявол, может, и Бог тоже…
— Все! Больше не хочу говорить об этом, — обрывает его Надя. — Все это — чушь. Это неважно. И вообще… Я собиралась сказать тебе, что ухожу. Больше не могу с тобой жить. Вообще не знаю, как мне теперь жить… Без Сережи. Но жить без Сережи здесь, в этой квартире, с тобой — не могу. Я только хотела дождаться, пока ты достаточно поправишься… Чтобы не чувствовать себя виноватой перед тобой. Но сейчас я поняла, что не буду чувствовать себя виноватой, даже если ты умрешь. Мне все равно. Ты понял? Мне все равно!!!