Радости неистребимую правду.
-----------------------------------------------------------------
Александр Моцар
Киев, Украина
Рисунок Кристины Зейтунян-Белоус
-----------------------------------------------------------------------------------
Михаил Вяткин
* * *
Как Ни Вглядывался
Нельзя Было Разобрать
Где Озеро? А где Небо?
Я Опустился На Колени У Самой Кромки Воды
Наклонившись
Погрузил В Неё Свои Ладони
И Сложил Их Лодочкой
Зыбко И Зябко
Лодочка Немножко Покачалась
Линвала-линвала
Поплыла Вверх И Разбилась О Лицо
Но Я Ничего Не Почувствовал
А Когда Распрямился И Встал На Ноги
У Меня Было Уже Две Головы
По Их Щекам Стекали
Какие-то Странные Капли
Лодочка Теперь Уплывала Ввысь
Далеко В Небо
Линвала-линвала
Две Головы
господи сделай так чтобы я разучился считать
Забытые временем
Рисунок Аллы Баклановой
--------------------------------------------------------------------------
КУНСТ-КАМЕРА
Из истории поэзии
Леонид Столович
доктор философских наук
Тарту, Эстония
Мне посчастливилось знать Юрия Михайловича Лотмана, которого коллеги звали ЮрМих’ом, четыре десятилетия – с 1953 по год его кончины,1993. Среди того, что сохранилось в памяти, имеется немало эпизодов, которые высвечивают его и без того светлую личность. Впрочем, если бы он услышал о себе словосочетание «светлая личность», он бы не преминул пошутить. К себе он относился тоже шутливо. В его талантливых рисунках преобладают автошаржи. Вот один из них.
Ю.М. Лотман, на мой взгляд, вполне заслуживает своей славы как блестящий ученый – исследователь русской культуры и сторонник максимально научного подхода к проблемам филологической науки. В 1982 г. в стихотворении, написанном к его 60-летию, я убежденно написал:
И счастлив ты, что в Тарту ты живешь,
Бог дал или не дал тебе таланта;
Когда вдруг встретишь Лотмана, поймешь
Того, кто видел в Кёнигсберге Канта.
Еще при жизни ученого его имя становилось легендарным. Оно не только стало предметом для академических ссылок, заменяя, подчас, ссылки на «классиков марксизма-ленинизма», но проникло в романы, стихи и, конечно же, в публицистику и эссеистику. В конце 80-х годов в одном из зарубежных русских журналов я прочел стихи не известного мне тогда поэта Тимура Кибирова: «Лотман, Лотман, Лосев, Лосев / де Соссюр и Леви-Стросс!» / Вы хлебнули б, мудочесы./ полной гибели всерьез! Я поделился с Юрием Михайловичем своим открытием, настояв на том, чтобы две его внучки были удалены из комнаты. Он посмеялся. Неприличные слова его не смущали. Эта легендарность, при всей ее значимости и справедливости, таит в себе одну опасность: человек-миф утрачивает живые человеческие черты. Этой метаморфозе я посвятил двустишие:
Всех филологов затмив,
Был ЮрМих, а стал ЮрМиф.
Большая часть зрителей отнеслась к этому памятнику И вот последний эпизод такой метаморфозы. В начале октября 2007 года в рамках торжеств в связи с 375-лением Тартуского университета был открыт памятник Лотману перед зданием Научной библиотеки, в которой в одном из залов помещен вполне реалистический, если не сказать, натуралистический, бюст Лотмана. Но вот как выглядит новый памятник работы скульптора Mati Karmin’a, включенный в систему фонтанов перед библиотекой, настороженно. Многие даже иронически. Вспомнилась старая шутка: «Всё течет. И всё из меня…». В эстонской среде, в которой имя самого Лотмана почитаемо, памятник стали называть «Toru-Juri», как именуют сантехника (по-эстонски toru – труба).
Можно, конечно, относиться к этому концептуалистскому переплетению труб и по-другому. Кто-то угадывает здесь штрихи лотмановских автошаржей, особенно силуэта носа, и выражение неординарности главы Тартуской школы семиотики. Стоящий у Научной библиотеки «семиотический знак Лотмана» будет обрастать многообразными значениями. Он уже стал городской достопримечательностью. Ну, а сам Лотман? Он пережил огни, воды и медные трубы. Переживет и трубы фонтанные.
----------------------------------------------------------
Александра Заболотская
Казань
СТИХИ, КИРПИЧИ И ДЕКАМЕРОН
В мои школьные годы, начало 30-х, у девочек пошла мода заводить альбомы для стихов. В эти альбомы подружки должны были написать какие-нибудь стишки и приклеить на ту же страницу красивую картинку. Существовали даже специальные альбомные стишки вроде: «Шура – ангел, Шура – цвет, Шура – розовый букет», – и тому подобное. Что поделаешь – мода!
Мы как раз перешли в пятый класс, в школу второй ступени, и там училась замечательная Лелька Гонина. Она взяла нас под свое покровительство, знакомила с обычаями и традициями школы, в общем, руководила нами. Вечно что-то организовывала, например, сбор подарков для подшефной деревенской школы. У меня она отобрала для этой цели всех кукол: «Ты уже выросла, пора бросать игрушки!» Мало того, она забрала еще с десяток детских книг, которых у меня, по ее мнению, было многовато. «Ты должна делиться. У тебя много, а в деревне детям читать нечего». Так вот Лелька написала мне в альбом следующие стихи:
Зачем альбомы ты заводишь?
Для памяти, бузы иль просто так?
Чего хорошего ты в них находишь?
Найдет в них прелесть лишь дурак.
В альбомы пишут глупо, дико.
Мол, Шура ангел, Шура цвет.
Ты повнимательней взгляни-ка –
Для пионеров это? Нет!
Дальше я не помню, но последняя строчка такая: «Пионер! Альбомную муру бросай!» Я, конечно, бросила. Лелька же сорганизовала пионеров на участие в строительстве новой бани. Меня, взяла в напарники – таскать кирпичи на носилках, кажется, уже на третий этаж. Вот тут я спасовала! Дальше второго этажа донести эти кирпичи не смогла.
Учителем физкультуры была у нас молодая красивая женщина по имени Людмила. Она совершенно не занималась девочками и просто отпускала нас со своих уроков. А мальчиков собирала вокруг себя в каком-нибудь уголке и если учила их чему-то, то уж никак не физкультуре. Шли какие-то таинственные беседы. Об их содержании мы ничего не знали – рассказывать нам об этом мальчишки категорически отказывались. Кончилось это тем, что сестра одного из конфидентов обнаружила у брата книгу «Декамерон» с картинками. Она была уверена, что это очень интересное произведение, но ничего не успела рассмотреть, так как брат отнял книжку. Сговорившись, девчонки явились к Людмиле с требованием дать и им почитать «Декамерон». Та отказалась. Поднялся шум, и явился директор школы. Выяснив, в чем дело, он уволил Людмилу.