Вошли и заняли дальний от входа маленький столик, любуясь уютной домашней обстановкой, цветами в маленьких вазочках на каждом столике, картинами на стенах, поражающими яркостью красок и мастерством художника.
И только теперь я заметил девушку, тихо сидящую за столиком у окна, в глубоко надвинутой на глаза шляпке, словно под маленьким зонтиком. Темные, чуть ниже плеч волосы рассыпались по спине. Пестрое с цветочным принтом платье без рукавов мягко облегало контуры стройного тела. Тонкая смуглая рука с лебяжьей грацией лежала на столе, удерживая длинную сигарету между пальцами. Легкий сизый дымок вился в потолок от кончика, сворачиваясь тонкой изогнутой спиралью и растворяясь в воздухе у самого потолка. Всем своим видом, цветущим и легким, девушка напоминала весну, ее телесное воплощение. Я положил руку на ладонь Эдгара, только теперь заметив, что он вздрогнул от неожиданности касания и тоже не сводит глаз с девушки.
Словно почувствовав на себе взгляд, девушка подняла на меня глаза, и я будто завороженный утонул в синем омуте печальных глаз, обрамленных пушистыми ресницами, на смуглом красивом лице. Высокие скулы, тонкий прямой нос, мягкая линия подбородка, пухлые коралловые губы делали лицо идеальным и завораживающим своей красотой. Мир словно перевернулся и, сделав реверанс, погрузил нас в иную реальность, где нет грохота снарядов, выстрелов винтовок, нет войны, а есть лишь мы — я, Эдгар и она.
Нас потянуло друг к другу, словно бабочек, летящих на огонь. Каждый день, едва выпадала возможность, порой даже не сняв форму, мы бежали к этому маленькому кафе, чтоб встретиться с ней, с этой богиней, сошедшей в этот мир для меня. Нет, для нас обоих! Ангелом, украсившим нашу жизнь и избавившим от горького привкуса одиночества.
Не зная друг друга, не спрашивая имен, не зная языка — все это нам было абсолютно ни к чему, мы, будто обретя крылья, неслись в ее маленькую квартирку, недалеко от этого кафе, чтоб в тишине, отключившись от всего, насладиться друг другом. Ласкать, едва касаясь пальцами горячей кожи, ловить губами стоны, прогибавшегося дугой смуглого тела, упиваться сладкими поцелуями, сводящими с ума и заставляющими реальность меркнуть под напором ласк. Упиваться ею, лаская в четыре руки, наслаждаться ее мелодичными стонами, порой с хрипотцой и придыханием срывающимися с ее коралловых губ. Бросаться, словно в омут, в порыве подарить удовольствие, упиваясь ее соками, прямо из источника, дурманящего своим острым ароматом. Тонуть в экстазе от наслаждения, ощущая ее ищущие теплые пальцы на своих телах, и умирать и снова возрождаться, видя и чувствуя ее трепещущие от нетерпения губы вокруг наших членов. А после ощущать чуть горьковатый привкус собственной спермы на ее губах. Дарить наслаждение друг другу, касаясь членами и при этом ощущать ласковые поцелуи и касания губ на наших с Эдгаром телах. И лежать переплетясь словно виноградные лозы, воспарившие над этой реальностью, не несущей ничего, кроме смерти.
****
Состояние эйфории продлилось недолго. Через три недели нас отправили на передовую. В первом же бою погиб Эдгар, а я получил тяжелое ранение и был комиссован домой в Баварию. И все, что осталось на память об этих трех неделях счастья, это подвязка с ее шелкового чулка, которую я хранил как зеницу ока, всегда нося при себе в кармане все эти почти сорок лет.
Я оставался верен ей этой женщине без имени, с синими, как небесная лазурь глазами. Все женщины потеряли для меня свою притягательность. Я никого не хотел видеть рядом с собой, а короткие встречи с парнями были единичными и до тошноты пресными, лишь для удовлетворения своих физических потребностей, и лишь память о ней, об этой незнакомке из Парижа, всегда яркая, насыщенная острыми ароматами секса и ощущением касания плоти, держала меня на плаву и придавала силы жить.
Все изменилось, когда я нашел Эрика. Мой приемный сын очень похож на эту женщину. Когда я увидел его, голодного и замерзшего беспризорника на улице родного Ансбаха, понял, что это судьба посылает мне шанс прожить эту жизнь, подарив счастье другому человеку.
Я гулял все по тем же Парижским дворикам, по садам и паркам, наслаждаясь ароматами весны. Ноги сами меня понесли к этому маленькому кафе. Я долго стоял у входа, роясь в памяти и по крупицам извлекая забытые, а теперь вновь всплывшие с режущей сетчатку ясностью фрагменты. Все те же полосатые зонтики над столиками у входа, но теперь выцветшие, та же вывеска, написанная витиеватыми буквами и та же дверь, окрашенная красным.