— Как это до чего? — юноша тряхнул головой. — До Нового Года, конечно. Я же к тебе сюда не просто так пробирался, наш бивак в паре километров отсюда, если ты еще не в курсе.
— Вот дурак какой, — Теодор удивленно переглянулся с робко кивнувшим Жанно.
— Дурак принес вам провизии, вы должны меня тут на руках носить!
— Шшш, тихо ты.
С Новым Годом!
***
Утро, нежное и лёгкое, как полупрозрачная шелковая шаль, прошлось своими пальцами по холодной ночной земле. Светало. Влажный воздух впитывал запахи трав и гонял их лёгким трепетным ветром над землей.
Зябко и сыро было на улице. Сухо и душно было в просторном амбаре, заваленном сеном, давно приютившем мелких грызунов, шебуршащих где-то далеко под ним.
— Отличная была идея. Право, я думал, ты шутишь.
— Тебе бы стоило чаще мне верить.
— Тут я повременю, пожалуй. Посмотрим, чем это все закончится…
От звука приглушенных голосов женщина сначала сильнее поежилась, затем медленно приоткрыла глаза и осторожно приподнялась на локтях, садясь. В амбар откуда-то проник холодный утренний ветер.
— Каким вредным был, таким и остался!.. — взвился один голос.
— Тшшш! Спит же… Разбудишь. Тише будь, — одернул голос пониже.
Дышать было легко и свободно. Чего-то явно не хватало…
«Ах, точно… — женщина приложила ледяную ладонь к своей талии. — Корсет».
Как бы то ни было, ночь оказалась очень богата на интересные происшествия, после которых бытовавшие в обществе шутки о легкомысленных дамах, сбегавших с офицерами, обретали для Дженивьен новые и новые смыслы. Сейчас уже можно было начинать волноваться о своем будущем и переживать о чести, но она лишь безразлично смотрела в пространство перед собой, сильнее укутываясь в чужой сюртук.
Подумать только. Право, все эти знатные курицы, всегда видевшие в Джен пугавшее своей непреклонностью благоразумие, сейчас бы глядели на нее в недоумении и неприлично гоготали. Это насколько должно было все опостылеть, чтобы женщина из приличной семьи, — уважаемая в обществе, наследовавшая накануне от покойного мужа титул баронессы, — решилась на подобный шаг?
Безумие да и только.
Пытаясь как-то внутренне отчитать себя за беспечность, Дженивьен вдруг с удивлением осознала, что, несмотря на полную абсурдность происходящего, подобными мыслями лишь наслаждается. Она, если и испытывала перед собой легкий стыд, то лишь за то, что не ощущает за содеянное никакой вины или смущения, какие должно чувствовать даме в подобном положении.
Прохлада, запах сена, легкий сквозняк — такие непривычные и идиллические, наивно-романные детали скорее забавляли, чем приносили неудобство. Но все же это было намного лучше того, что происходило с ней обычно, поэтому, несмотря на изнеженное с детства тело, и физически, и морально в таких стесненных обстоятельствах Дженивьен ощущала себя в большей безопасности, чем в своем же собственном особняке. Объяснить всего этого себе она пока не могла и потому лишь с легким, но постепенно нарастающим беспокойством ожидала возвращения рыжеволосого юноши.
***
Начать хотя бы с того, что путь Наполеон взял в прямо противоположную от города сторону, после чего Теодор с ним разговаривать категорически отказался, и они провели в молчании немалую часть пути.
Ну, как сказать в молчании…
Молчал Теодор, грела руки дыханием Дженивьен — этого было достаточно. Огни особняка Маршала все ещё смотрели в их спины, когда женщина обернулась, потирая зябнущие руки. В ее больших, задумчивых глазах, скрытых вуалью, отразился дальний свет и синева звездного неба. Ее тонкая, сухая фигура на фоне этого свечения напоминала выточенную из мрамора статуэтку — настолько она была недвижима и по-своему изящна.
Минута тянулась вечность. Джен ощущала тяжёлое, неприятное предчувствие в груди, но не могла понять, что именно оно означает. Что-то с сердцем? Не может же такого быть, чтобы ей было жаль покидать это место. Это не навсегда. Ей просто нужно пережить все эти невзгоды, ей нужно отдохнуть и подумать. Должно же хоть где-то в этом мире быть место, где не придется опасаться непредсказуемости окружающих тебя близких людей?
Вернер, Георг, Хьюго — слишком импульсивные и жестокие люди, в обществе которых она провела слишком много времени… Правда, с Георгом было намного проще, чем с другими, но он то ли не хотел, то ли не мог защитить ее от одной, но очень страшной вещи — от себя.
Дженивьен и сама не замечала, что все ее тело мелко трясло от ночного, пусть и лишь весеннего, холода. Она снова набрала в лёгкие воздух, чтобы обогреть ледяные пальцы своим дыханием, но ее бледные ладони сжали чьи-то горячие руки, а к спине прильнуло живое тепло, импульсом разлившееся по всему телу. Шею и щеку обдало сладковатым дыханием. Не будоражаще-горячим, а спокойным и согревающим. От неожиданности она забыла, как дышать.
— Идемте, — Наполеон шептал. Он тоже ощутил волшебство этого момента и так же не хотел его разрушать. — Доверьтесь мне.
Казалось бы, что могло связать их за то короткое время знакомства. Довериться? Какой абсурд. Юноша, кто вы вообще такой?
…И она доверилась.
Ее ладони сжали крепче, Джен спиной ощущала, что Наполеон улыбается. Усмехнулся и Теодор, наблюдая за этой картиной со стороны, молча сложив на груди руки. Он так же задумчиво смерил взглядом удаляющийся массив города.
«И как, скажите на милость, это все произошло?»
— Надо поторопиться, — Вандес нехотя отстранился, чтобы не смущать и без того стесненную обстоятельствами Дженивьен, и прищурился, высматривая убегающую в поля тонкую, извилистую тропинку.
— Темнеет поздно — светает рано. Не бойтесь — успеется. Дойдем.
д’Этруфэ ободряюще положил ладонь на плечо Джен. Она лишь покачала головой. Ее губы едва заметно изобразили легкую улыбку. На душе постепенно становилось светло и ясно. Женщина сцепила пальцы в замок, сжавшись, как струна, сделала несколько шагов назад и повернулась спиной к особняку Маршала. Она глубоко, насколько позволял корсет, вдохнула и, кивнув скорее себе, чем кому-либо еще, направилась далее. Теодор и Наполеон, оставшиеся позади, не сговариваясь, переглянулись.
— Что ж… — за все время с момента беседы с духовником в особняке Джен не проронила ни слова. Сейчас ее голос звучал тихо, но уверенно. — Возможно, ты был прав.
Теодор широко улыбнулся.
Через некоторое время впереди замаячили едва заметные огоньки. Небо уже окончательно подернулось черной дымкой, и только звезды и медово-желтый полумесяц теперь освещали их путь. Пустынные поля, вдалеке окруженные кромкой леса, погрузились в мурчащее стрекотание и прерывистое пение ночных птиц. Вокруг, насколько хватало глаз, расстилалась зеленая гладь мягко колеблемой ветром травы. В низинах уже белым молоком разливался почти осязаемый туман, медленно текущий по прохладному воздуху.
Джен замерла на холме, молча смотря на открывшуюся перед ней картину, и устало опустилась на невысокий камень.
— Красиво, не так ли?
— Наверное, — она кинула неуверенный взгляд на Вандеса и быстро добавила:
— Я читала.
Парень изогнул бровь.
— В книгах иногда встречаются ночные пейзажи, — пояснила Дженивьен. — Но я представляла их не так.
— Лучше один раз увидеть, чем тысячу раз прочитать, — Теодор расстегнул верхние пуговицы мундира, неудобно стягивавшие шею, удивляясь тому, что не додумался сделать этого раньше. — Отсюда вся низина, как на ладони. Вон там — ручей блестит, а в той стороне…
— Родник же? И часовня с красивыми витражами, если ехать дальше, — Наполеон рассмеялся, рукой откидывая волосы со лба в какой-то странной, немного нервной манере. — Я уже сотню лет тут не был.
— Хочешь сказать, что с тех пор, как вернулся, даже не заглянул? — лицо д’Этруфэ вытянулось, затем он нахмурился и помрачнел.
Парень промолчал.
— И тебе не стыдно? — продолжил духовник.
— Все это время мой дом ждал меня, — Вандес растерянно потер переносицу пальцем. — Все слишком сильно изменилось. У меня не получится спокойно это принять, — он тяжело вздохнул. — Мне не хотелось погружаться в прошлое. Я знал, что, если вернусь, обнаружу всё то же, но оно будет уже совсем другим.