Когда мы покинули Ла Круа, мне было пятнадцать, а Наполеону - десять, Скарлетт — восемь. Отец не хотел, чтобы я участвовал в войне, поэтому следующее шесть лет мы провели в на берегу южного моря, выход к которому был отвоёван в сражениях девятого Вала. В это время как раз начались первые боевые действия в горах неподалеку от Безмолвной Скалы — наставала пора десятого Вала. Империя Де Данслис снова переходила в состояние войны.
Волей судьбы случилось так, что за границей самым частым нашим гостем там стал один талантливый художник Чарльз Франк, — д’Этруфэ откинулся на спинку стула. — Именно тогда Наполеон увлекся искусством и начал рисовать под его руководством, найдя в нем для себя отличного наставника. Когда-то Чарльз участвовал в завоевании Южного острова, все же Клодий во внешних отношениях делал упор на территориально-политическую экспансию, поэтому Юг так же присоединился к Де Данслис, пусть и частично сохранив суверенитет. Дипломатия сделала свое дело. Юг — прекрасное место, я бы очень хотел туда возвратиться, была бы возможность… в общем, Чарльз когда-то участвовал в боевых действиях, но, как и часть военного состава, в результате решил остаться там. Это было довольно давно, тогда-то они и познакомились с моим отцом.
Однако на седьмой год мы были вынуждены вернуться в столицу. Наполеона призвали в армию, да и, кроме того, моё имя было найдено в одном из реестров, и мне было приказано срочно явиться на службу.
По образованию я - медик, поэтому главной моей задачей на войне была первая помощь раненым. Я не хотел убивать людей, я хотел им помогать, но война жестока.
В тех баталиях, помню, Вандес отличился и был быстро переведен в императорский гренадерский полк. У него до сих пор сохранилось несколько наград, одна из которых была выдана ему самим же Георгом ровно на его семнадцатилетие. Еще через год нас отозвали, и с тех пор мы были обязаны в качестве регулярной армии находиться в столице, несмотря на идущие полным ходом боевые действия. Наши торговые пути все еще активно действовали, так что Ла Круа обеспечивал провизией все правое крыло страны и большую часть левого, к сожалению, ближе к горам делать это становилось сложнее.
Сколько себя помню, Наполеон всегда был один. Единственными его друзьями были Скарлетт и я. На имеющиеся деньги они могли себе позволить снять весь второй этаж и жили в одном из тихих районов города. Но однажды я услышал о «ней». Вандес не называл ее имени, но рассказывал, что познакомился с этой девушкой совершенно случайно, и спустя некоторое время та стала частой его гостьей.
Мне ли рассказывать Вам, как часто мы ошибаемся в столь юном возрасте и как легко способны попасть в паутину интриг и лжи. В юности нам всегда кажется, что мы намного опытнее, чем мы есть на самом деле. Мы разочаровываемся позже. Гораздо позже, — д’Этруфэ намочил ткань и снова осторожно приложил ко лбу Скарлетт.
Дженивьен низко опустила голову, прислонившись к пыльному подоконнику. Лишь теперь все становилось на свои места, приходило осознание связи тех историй, рассказанных ей Георгом, с этой ещё не закончившейся, тягучей правдой, на которую взялся раскрыть ей глаза Теодор.
Ее крестница, неразумное, невинное создание…
— Он влюбился. Сильно и впервые, со всей самоотдачей, которая бывает у юноши восемнадцати лет, никогда до этого не обращавшего внимания на женщин. Через какое-то время он рассказал мне, что она согласилась быть его натурщицей. Что ж, это было похвально, но какая уважающая себя женщина будет… — Теодор запнулся, в его голосе промелькнула тень негодования. — Так или иначе, он не рассказывал мне одну вещь, о которой прекрасно знал, но не хотел думать.
— Жоэл…
— Именно. Я не сомневаюсь, что Вам знакома эта история. И я почти уверен, что Вы слышали тысячи проклятий в адрес Наполеона от самого Георга, Вы же были близки, не так ли?
Джен растерянно посмотрела на него и крепче обхватила себя за плечи, когда их взгляды встретились в тусклом свете свечи, стоящей на прикроватной тумбе
— Не отвечайте. Лишь единицы не знают о том, о чем любит рассуждать Марго на вечерах и раутах. Что же поделать, правда всегда глаза колет…
— Что же было дальше?
— Эта женщина совратила его.
Дженивьен криво усмехнулась:
— И Вы ему поверили… — она нервно сцепила пальцы, едва заметно мотнув головой.
«Ассоль, малышка, не может такого быть, чтобы ты…»
— Ему бы я поверил, да он бы мне этого и не рассказывал — и Вам не расскажет, даже если Вы спросите напрямую. У этой истории совершенно случайно оказался ещё один, третий свидетель.
Дженивьен похолодела, ее руки безжизненно опустились. Было бы проще поверить в то, что говорил Маршал. Его слова оправдывали Ассоль и обвиняли Наполеона. Было проще согласиться с тем, что он, молодой повеса, разрушил счастье двух близких людей. Проще смириться с тем, что этот мальчуган с забавным южным акцентом — то самое чудовище, из-за которого погибла Ассоль, чем принять то, что эта девушка не была столь безобидна и невинна, каковой она казалась. Простить Наполеона было возможно, простить Ассоль — уже нет.
— Случилось так, что их разговор случайно, а может и специально, не могу знать наверняка, подслушала Скарлетт. Она уже привыкла к тому, что в это время ее брат всегда был занят, и старалась его не беспокоить. Скар не раз заходила к ним и наблюдала за процессом рисования. Но в тот день она постучалась ко мне и попросилась ненадолго что-то «переждать»…
«Теодор, это меня беспокоит. Мне отчего-то страшно, — девушка подняла чашку и подула на чай. Она забралась в кресло с ногами и сидела, поджав смуглые ступни и прикрыв их подолом платья. — Эта женщина, Ассоль, она сейчас у моего брата…»
Д’Этруфэ выкладывал на тарелку свежекупленные яблоки, попутно быстро прибираясь в маленькой уютной гостиной:
«Будто бы ты не знаешь, что ничего особенного в свидании юноши и девушки нет, — он выбрал яблоко побольше и, не отвлекаясь, разрезал то на четыре части, убрав сердцевину, и протянул один кусочек Скар. Девушка, недолго думая, выхватила его из руки друга и, откусив половину, принялась сосредоточенно жевать. — Это вполне естественно, что у Наполеона появилась…»
«В том-то и дело, что меня беспокоит не это! — перебила его Скарлетт, все ещё не дожевав яблоко. Она кинула взгляд на оставшийся кусочек, решая, что полезнее сделать сначала: доесть или договорить. — Они говорили о Георге».
Теодор, поставивший тарелку на столик к креслу и уже отошедший к стеллажам, застыл, держа в руках какую-то книгу, с которой стирал пыль.
«Ассоль сказала что-то вроде того, что…кажется, он отомстит ему даже за то, что она к нему приходила… — девушка поежилась, поджимая пальцы ног. — Я это видела. Она его поцеловала… А затем…»
Скар покраснела до кончиков ушей и перевела взгляд на окно:
«Я ушла, — она закусила губу. — Мне не хотелось там быть».
Д’Этруфэ медленно опустил книгу на стол.
«Если Жоэл узнает, он его уничтожит…» — он не высказал этих мыслей вслух, но обеспокоенно оглянулся на подругу.
Девушка закинула в рот кусок яблока и запила его остывшим чаем. Теодор задумчиво прошелся по комнате; сложив руки на груди, он молча смотрел на свою гостью.
«Тедо, — Скарлетт вжала в голову в плечи. — Я за него переживаю. Мне это не нравится».
Умиленно улыбнувшись, отвлекшись от напряженных мыслей, мужчина подошёл к подруге и присел на корточки напротив ее кресла, осторожно беря ту за руку:
«Я не могу пообещать, что все будет хорошо, но если в моих силах будет оказать вам помощь, то я это сделаю, — он несильно, но уверенно сжал ее хрупкую ладонь. — Ты всегда можешь обратиться ко мне».