Обычно немногословная, сейчас девушка сразу же уходит в отвлеченные рассуждения, за которыми мой рассудок уследить уже не в состоянии. Почти механически, осторожно я расчесываю мягкие подвивающиечя локоны. То ли от обострившихся чувств, то ли от волнения периодически случайно больно дергая за пряди. Такое взаимодействие кажется практически неприличным.
— Вильгельм? — девушка поворачивает голову, волосы падают с плеч, открывая обзору ее шею. Мои руки медленно опускаются; во взгляде, кажется, читается все, но, вероятно, то — лишь мое желание быть понятым без слов, и на самом деле мой взгляд продолжает отдавать холодным раздражением.
— Ты в порядке? — спрашивает с неловкой улыбкой, кажется, ощущая свою за это вину. Джейн запрокидывает голову назад, как делала это в детстве и смотрит мне в глаза.
Я делаю глубокий вдох и инстинктивно, почти по-животному пружинисто, склоняюсь, опершись ладонями о спинку стула, к ее лицу, своими губами едва не касаясь ее губ.
Замерла. Не ожидала, что я ее предам.
Хмыкнув, отстраняюсь. Шаг назад, два, три.
— Прости, — на моих губах появляется улыбка. Мне становится легче.
Комнату я покидаю, стараясь не думать о том, что будет дальше.
========== Часть 3 ==========
Прохладный вечер перешел в ночь: палисадник окутала непроглядная тьма, лишь где-то в доме горели робкие огоньки свечей. Я выхожу на крыльцо, ощущая сильную слабость во всем теле. Три года беспокойств и внутренних противоречий вылились в эти несколько секунд и оставили после себя сосущую пустоту и какое-то нечестное неконтролируемое чувство стыдной радости. С одной стороны, мне стало легче, с другой — я ощутил разочарование. В который раз. Меня захлестнуло эмоциями, но затопившее меня облегчение от признания принесло лишь меланхолию и усилило чувство одиночества. Я скинул с себя тяготивший меня все эти годы груз.
Распускаю волосы, и ветер свободно подхватывает рыжие пряди. Чудесно. Вздыхаю полной грудью, нервный тик над бровью постепенно унимается. Я снова держу себя в руках.
Фыркаю себе под нос и в один прыжок перемахиваю черед ряд ступеней, приземляясь на устланную камнем дорожку. Никто меня не видит, поэтому на некоторое время замираю на одном колене, касаясь пальцами прохладного камня, через стыки которого пробивается трава. Мне стоит чаще делать немного странные вещи.
Поднимаюсь и, сунув все еще мелко подрагивающие пальцы в карманы, неспешным шагом прохожусь до небольшой беседки: почти новой, построенной лишь пару лет назад.
Невольно улыбаюсь, бросая на нее — таинственно скрытую кустами сирени — скорый взгляд. Сейчас мне видна лишь ее тень, но она сама — темная, с высоким деревянным куполом и тонкими лесками, украшенными разнообразными колокольцами и бубенцами — кажется мне чем-то мрачным и прекрасным. Нередко в ночной тьме можно услышать в саду их дурманящий перезвон, поэтому летними ночами я держу окна открытыми, а осенью, если случается такое, что провожу здесь месяц-два, не отказываю себе в вечерней прогулке по опавшим листьям.
Прислоняюсь спиной к деревянной подпорке и медленно съезжаю по ней вниз на ступени. Улыбка спадает с моего осунувшегося и сильно похудевшего лица.
И что же теперь?
Раньше я жил надеждой, признаться в которой был не способен даже самому себе. Это было моим сдерживающим фактором. Я оттягивал момент признания так долго, как мог, потому что не был готов до конца осознать безнадежность своего помешательства. Все это неправильно, но теперь, когда оно наконец произошло, я совершенно не представляю, что мне стоит предпринять, чтобы снова получить хотя бы зыбкую опору заместо выскользнувшей из моих рук иллюзии. Все резко стало еще сложнее и деликатнее, чем раньше. Мою тайну разделил другой человек, я эгоистично вывалил ее в чужое сердце, зная, что этот секрет останется между нами навсегда.
Сейчас я чувствую успокоение, однако что, если хрупкое равновесие не предаст меня потом. Что тогда?
Рано или поздно пройдет — решаю. Меня больше обременяла тайна, а не само чувство. Время сделает свое дело. У меня нет другой жизни, чтобы так бездумно тратить свое время на пожирание себя. Теперь я открыт, у меня нет смысла прятаться, самое неприятное осталось позади.
Задумчиво смотрю на свои руки. Медленно переворачиваю их ладонями вверх, тяжело вздыхая. Мой взгляд начинает привыкать к мраку настолько, что я различаю, пусть и не очень хорошо, мелкие морщинки на сгибах пальцев.
— Неужели существует что-то, что эти руки не способны удержать?
Поднимаю голову, услышав чужой голос. Джейн всегда передвигалась практически бесшумно. Еще в детстве это давало ей преимущество в игре в жмурки.
Мотнув головой, откидываю лезущие в лицо пряди назад, затылком прижимаюсь к полированному дереву беседки. На моих губах снова появляется странная, практически пугающая улыбка:
— Думал, останешься у себя.
— Я, если честно, тоже, — Джейн вздыхает, смотря в сторону. — Но, кажется, я не имею на это никакого права, — говорит ленивым уставшим тоном, зябко потирая предплечья пальцами. На улице прохладно.
— Я уважаю твой выбор, поэтому не хочу никак на тебя влиять, — пожимаю плечами, легко щурясь.
— А я — твой.
Морщусь.
— Будешь играть в солидарность? Ищешь слова, чтобы не задеть? — отвечаю тихо и немного насмешливо. — Кажется, я все же доживу до момента, когда со мной начнут говорить, как с душевнобольным.
Она смотрит мне в глаза и какое-то время молчит.
— Чтобы человека уважать, нужно в первую очередь знать, что в нем требует твоего уважения, — снова этот менторский тон.
— Сомнение — кредо мыслящего человека, в чрезмерных количествах доходящее до патологии.
— Верно.
— Осторожнее со словами, я же могу додумать за тебя, — мои руки расслабленно опускаются на колени. Я замираю, поднимая на сестру взгляд. — У твоих поступков и слов столько трактовок, что я начинаю осознавать, как многозначно нужно выражаться, чтобы тебя признавали здравомыслящим человеком, — подначиваю.
Укоризненно качает головой:
— Я не отрицала того, что…
— Но и не признавала тоже, — перебиваю, склонив голову набок. — С точки зрения политики — это грамотный ход.
— Но с точки зрения отношений — не очень. Я права?
Моя нервная усмешка говорит сама за себя. Молча едва заметно киваю, не отрывая от девушки внимательного взгляда.
— Я пришла не издеваться, но — понять.
— Смотри поосторожнее с пониманием. Оно губительно во многих случаях. Например, в нашем.
Даже в темноте замечаю вспыхнувший на ее щеках румянец. Джейн о чем-то размышляет. Она обхватывает себя за плечи. На ней тонкое нежно-голубого цвета платье, совершенно не подходящее для ночных прогулок.
— Ты не…
— Подойди ко мне.
Она замирает, чуть вздернув подбородок.
— Просто сядь рядом со мной, я тебя не съем. Честно, — вздыхаю, отводя взгляд. — Ну постараюсь уж точно.
Тяжело вздохнув, сестра все-таки подходит ко мне и, чуть приподняв подол юбки, садится на ступеньки. Задумчиво смотрю перед собой, не понимая, какие именно чувства от этого испытываю, но стягиваю с плеч пиджак и накидываю ей плечи, видя как поджимаются ее губы.
Снова прислоняюсь спиной к деревянной перекладине, пожимая плечами.