— Вильгельм, — говорит Джейн. Она прячет лицо за волосами и некоторое время молчит, не получив ответа.— Вильгельм, — зовет повторно, но уже чуть громче.
— Да? — все-таки отзываюсь, не смотря в ее сторону. Теперь холодно уже мне.
— Ты знаешь: если проблему не выходит решить словами, то значит… — сестра осторожно касается моего колена.
— …что слова подобраны неверно, — заканчиваю за нее, задумчиво закусывая нижнюю губу.
— Ты уверен в своих чувствах?
Резко перевожу на нее взгляд. На ее лице сконцентированная забота и понимание.
— Что, черт побери, ты несешь? — по спине проходит неприятный холодок.
Она вздыхает:
— Как я могу довериться тебе, если ты сам не веришь в то, что ощущаешь?
Представляю, как выгляжу со стороны: напряженный взгляд, недоверчивый изгиб бровей, поджатые губы.
— Все равно, что спросить сердечника, верит ли он в то, что у него болит сердце, — пытаюсь нащупать в себе чувства, но в итоге лишь пожимаю плечами, не зная, правду ли я ответил или в очередной раз соврал. — Я был бы рад не верить, но, возможно, это то, что я контролировать не в состоянии. Это от меня не зависит, и этот «праздник» всегда со мной.
Поколебавшись, сестра поворачивается ко мне. На ее лице сосредоточенность — подбирает слова.
— Но…
— Что «но»? Ты пришла — прекрасно. Выходит, тебе недостаточно того, что я не могу тебя коснуться без стыда и страха как-то опорочить, — раздраженно отпинываю камень и, не чувствуя уже ничего кроме злости на себя и Джен, приникаю к ее губам, опираясь ладонью о край верхней ступени.
Ее ладонь ложится на мое плечо, но лишь сжимает ткань рубашки и, когда я отстраняюсь, снова слабо притягивает меня к себе, а я уже поддаюсь этому маленькому импульсу. Делает она это не раскрывая глаз. Ее руки обвиваются вокруг моей шеи. Чтобы это сделать, ей приходится слегка приподняться, отчего пиджак спадает с острых плеч.
Поцелуй выходит слишком жадным и злым, чтобы быть правдой. Когда он разрывается, я ощущаю на своих щеках такой же лихорадочный румянец, как и на ее лице.
Джейн приоткрывает глаза и снова опускается обратно, но вместо того, чтобы накинуть пиджак обратно на свои плечи, встряхивает его и расстилает на полу беседки, откидываясь на спину:
— Обними меня, пожалуйста, — она замолкает, без всякого выражения смотря вверх.
Какое-то время молча смотрю на нее сверху вниз, но опускаюсь рядом, крепко ее обнимая, подбородком прижимаюсь к чужой пахнущей лавандой макушке, чувствуя на своей шее теплое дыхание.
========== Часть 4 ==========
Мерный стук копыт нарушил вязкую влажную тишину пригорода, жадно поглощавшую все звуки своим вездесущим беззубым ртом. Любой отголосок живого — будь то шорох или птичье щебетание — будто замирало на месте, звучало глухо и кратко. Казалось, звуки вязли в застывшем безветренном воздухе, как в воде.
Деревья уныло опустили свои пышные зеленые головы. Солнце затерялось за хмурыми грузными тучами и лишь изредка выглядывало, чтобы бросить один единственный взгляд на землю, отразиться в стылой глади словно замедлившей свой ток реки и снова обиженно скрыться, будто бы отворачиваясь от нас.
Несмотря на наступивший полдень, широкая дорога была пуста. Стоило городской брусчатке остаться позади, как суетливую, похожую на гомонящий пчелиный рой, первую летнюю ярмарку сменило собой многозначительное молчание пригородной деревни. Ее в свою очередь сменили редкие, разбросанные по зеленым полям и холмам дома-одиночки, а, когда и они скрылись вдали, перед нами уже расстилались бесконечные, еще не тронутые всеразрушающей рукой человека, поля.
Далеко впереди виднелась мутно-синеющая от тумана кромка леса, а еще дальше — таинственные манящие своим величественным станом горы. Одному Богу было известно, сколько дней и ночей мы потратим, чтобы добраться хотя бы до этих величавых гигантов, — что уж говорить о южных границах.
— Ты сегодня как-то подозрительно молчалив. Даже на тебя не похоже.
Я рассеяно оглянулся, будто мой спутник выдернул меня из неглубокого сна.
Робин ехал немного позади и, широко зевая, потягивался в седле, поднимая к небу худые бледные ладони.
— Не спал ночью, — я придержал свою лошадь и тронулся, лишь когда мы с ним поравнялись.
— Думал?
— Вроде того.
— Ты это, друг мой, брось, — парень снова с хрустом потянулся. Вот уж кто точно спал этой ночью без задних ног. Лошадь под ним недовольно всхрапнула, но продолжила ровный ход. — Неча тут мыслительную деятельность разводить, когда твои мечты наконец начали сбываться. Сам же говорил, как хочешь маршальскую перевязь получить и пошугать уродов этих от наших границ. А они в последнее время совсем обнаглели.
Я вяло ухмыльнулся, вглядываясь в лицо своего друга. Робин был смуглым, темноволосым и курчавым и напоминал мне барашка.
— Мечты мечтами, а уезжать из дома всегда печально.
— Печальнее всю жизнь перебирать бумажки.
— Так там тоже бумажки будут.
— Так там зоть и бумажки, но хотя бы с каким-то будущем. Сестрица твоя, вон, коронуется на днях, Первого Маршала тобой сменять, чтоб ты в столице оставался, несподручно, да и мало кому такая преемственность по вкусу придется.
— Да не нужна мне такая преемственность — доверие людей подрывает. Наш Первый Маршал хорош, а мое место оно уже не здесь.
— Доверие? — Робин чуть склонился в мою сторону, его тонкие губы растянулись в ухмылке, а на щеках появились ямочки. — Это да, важная штука. Полностью согласен, просто не могу уже смотреть на твою кислую рожу.
— Ну так и не смотри, — я отмахнулся. Мы не виделись уже больше года, и не мог не признаться себе в том, что мне очень не хватало этого его дружелюбного панибратства.
— Давай рассказывай, что тебя так сильно беспокоит.
Я слабо улыбнулся, коротко пожав плечами, но не ответил. Снова перевел взгляд на дорогу, думая над ответом. Наш путь лежал по извилистому маршруту, так как прямые пути за многие века заросли уже таким плотными и дикими лесами, что туда не то что с лошадью — взрослый человек на своих двоих и то не всегда пролезет. Хотел кто-то недавно прорубить по Огниву прямой маршрут, но суеверный народ стал сопротивляться, а предложившего вырубку министра, куда-то сослали — с тех пор о нем никто и не слышал.
— Думаю, еще не время.
— И когда, по-твоему, будет время? — Робин замялся, видимо поняв, что сболтнул чего-то лишнего. — Ну и ладно. Как созреет — расскажешь, а пока донимать не стану, — он улыбнулся, в его карих глазах блеснул выглянувший между облаков солнечный свет.
Мы уже подъезжали к ломаной, извиыающейся змеей тропке, уходящей глубоко в лес. Она делала крюк и огибала далекие горы с правой стороны.
Лес был уже многие годы пустынен и дик — в нем никогда на моей памяти не водилось никаких хищных зверей: лишь насекомые и мелкие зверьки вроде мышей, белок и ежиков. Огниво пожирало путников само. Не клыками и когтями, но трясинами и непролазным мраком, будто кто-то или что-то утягивало людей во тьму.
Сворачивать с приметной дороги, рассекающей лес на неравные части, было опасно — в дремучей чаще заплутать можно было, едва сойдя с тропы. Бывало такое, что караваны купцов не могли разминуться, кто-то отступал за деревья, уступая другому дорогу, и попросту исчезал. Правда, никто не знает были ли то сказки для детей или реальные истории, но испытывать судьбу желающих особо не находилось. После нескольких таинственных исчезновений путешественники решили занимать себя менее опасными местами и проходили по Огниву с большой осторожностью и даже страхом или огибали, увеличивая свой маршрут на неделю.