Эта часть моей семьи всегда создавала у меня ощущение спокойствия и поддержки, чего нельзя сказать о других моих родичах, толпой обступивших трон престарелого, обожавшего поклонение отца.
Джордж уехал, едва ему исполнилось восемнадцать, не предупредив о своих намерениях никого из нас, лишь ставя всех перед фактом своего отречения от трона. Это повергло в шок нас с Джейн и в гнев нашего отца. С тех пор он еще сильнее пристрастился к вину, а редкие его минуты спокойствия сменились подозревающим, отдающим паранойей молчанием.
Вечер своего двадцатидвухлетия я проводил в своей комнате, читая книги. Рано утром мы вставали в часовню, по всему замку зажигались свечи, и возносились на разных языках молитвы. В этот день мы освобождались от всех занятий, включая фехтование, поэтому какое-то время я тренировался в своей комнате, исключительно для собственного развлечения, нежели для практики, и на тот момент моя шпага покоилась рядом со мной на соседнем кресле у камина. Меня одолевала сонливость и скука, я уже давно не держал обиды за упущенные праздники, однако в эти слишком свободные и длинные дни, похожие один на другой, я не мог найти себе никакого применения.
На шкатулке было аккуратно выгравированы мое имя и оплетающая его большая лилия. Как мне рассказывали, эту шкатулку готовила заранее своему еще не родившемуся ребенку моя мать.
Поздний осенний вечер ознаменовала вспышка грома и стук ливня по закрытым ставням, слабо тянущийся из окон холод заставлял подрагивать и пригибаться уютные огоньки зажженных ближе к вечеру свечей и пламя в камине. Тогда, поежившись от дохнувшего холода, я вытянул ноги перед огнем, ощутив, что начинаю зябнуть в собственной комнате.
Я полагал, что так и засну в тепле, однако из коридора послушался глухой звук шагов и возни. Одним скорым движением я закрыл шкатулку, оборвав мелодию на середине, и прислушался к приближающемуся гомону. С ворами я сталкивался не единожды — они двигаются совершенно бесшумно, пугаясь даже своей собственной тени; прислуга же в нашем доме никогда лишний раз не нарушала тишину. Едва ли в этом королевском доме ты бы встретил даже шаркающего старика, что уж говорить о таком злом утробном рычании, которое уловил мой слух в опасной близости от дверей в комнату.
Как бы то ни было, этот коридор последние несколько лет оставался нежилым, поэтому стоило хотя бы перестраховаться, поэтому я кинул скорый взгляд на шпагу, прикидывая, с какой скоростью смогу ее при надобности схватить, и начал, было, медленно подниматься на ноги, как дверь, по привычке не запертая мной до полуночи, распахнулась с такой силой, что стоящие на комоде в канделябре свечи мгновенно погасли.
Я уже и не помнил, когда в последний раз кто-либо помимо двух-трех служанок, отвечавших за чистоту в покоях, и Джейн заходил в мою комнату, но мне всегда казалось, что, будь у меня мать, она бы любила меня навещать. Вернее, мне хотелось, чтобы так оно и было.
Однако сейчас моим глазам открылась неожиданная, заставившая меня на некоторое время опешить картина: не очень твердо стоявший на ногах отец оперся о дверной проем спиной и рывком затащил в комнату Дженевру, чья растерянность легко читалась лишь по распахнутым в удивлении глазам и большей, нежели обычно, бледности лица.
— Моя милая Джейн, смотри! Смотри! Вот он — убийца твоей матери. Перед тобой! Сейчас! — он стальной хваткой держал сестру за предплечье, тряся перед собой сжатым до побеления костяшек кулаком. Джейн перевела испуганный взгляд на меня и, видимо, прочитала в моих глазах что-то, что заставило ее едва заметно отрицательно качнуть головой. — Думаешь, я не знаю, какие грязные слухи ты распространяешь за моей спиной, щенок. Выкатил бельма свои проклятые, — буквально выплюнул он в мою сторону, с ненавистью и страхом смотря на меня, будто желая ринуться в бой, но одновременно этого сильно опасаясь.
— О чем ты говоришь? — я в примирительном жесте поднял ладони, однако внутренне напряженно ждал момента атаки. — Я не понимаю, о чем идет речь.
— Все ты знаешь и понимаешь, — на какой-то момент мне показалось, что от его дыхания до меня добрался запах алкоголя. Отец всегда предпочитал сладкое вино, однако сейчас он явно превысил свою меру.
Но я не имел ни малейшего понятия, какой проступок мне вменяли в вину. Мне подумалось, что это играет пьяный угар, ведь, как известно, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке…
*
Робин слушал меня внимательно, не перебивая и не задавая вопросов; он молча, несколько сконфуженно смотрел в огонь костра, из которого вырывались яркие крошечные искры и водил обгоревшей палкой по пеплу.
По коридору из деревьев пробежал холодок, и юноша передернул плечами, впервые за все время моего долгого рассказа, пользуясь паузой, подавая голос:
— И что же тогда произошло? Я многое слышал на этот счет, но ничему не верил, этот случай наплодил множество слухов, — он хмуро поджал тонкие губы.
— Я схватился за шпагу, когда он выхватил из ножен свою. Только вот, видать, перенервничал старик, да в какой-то момент просто повалился на пол без сознания, сильно ударившись лицом. Позже врачи говорили, что, приступ у него случился какой-то от сильного напряжения и, что второй такой же он мог уже не перенести.
— Однако, — протянул мой друг, со смурным видом ковыряясь в рассыпающихся ветках.
— Мы с Джейн испугались, в чувство пытались его привести, позвали врача. Как бы то ни было, боялись мы, помимо смерти отца, последствий этой смерти для нас. Кажется, эта мысль возникла в наших сознаниях одновременно, в момент, когда тело отца упало на пол. В наших глазах, как мне подумалось, отразился одинаковый страх перед неизвестностью.
Невольно стушевавшись, Робин посмотрел на меня:
— Слушай, я все хотел задать тебе один вопрос, — он задумчиво почесал небритый с неделю подбородок большим пальцем.
— Ну? — все мое красноречие уступило накатившей усталости.
— Скажи, а почему в тот момент, когда ты увидел Джейн в часовне, ты так быстро и легко для себя осознал, что влюблен? Я не буду спрашивать на тему вашего родства хотя бы потому, что меня подобные вопросы жутко конфузят.
— Не знаю. Я много на этот счет думал, что-то даже писал в свой дневник, но вырывал из него страницы и сжигал, чтобы, не дай Бог, кто-нибудь не вычитал. Мне почему-то всегда казалось, что только она сможет унять всю мою боль, но в итоге эта связь стала простой повседневной привычкой… последние полгода мы друг другу врали.
— Ты ошибся?
Кивнув, я приложился к фляге с ромом. Лес погрузился в бархатную тишину ночи.
========== Эпилог ==========
Дорогой дневник!
Я пишу это письмо в нескольких экземплярах, некоторые из которых, вероятно, передам своим детям в будущем, как единственное доказательство бедствия, постигшего королевский дом Де Данслис, свидетелем коего я в силу некоторых обстоятельств явился. Одно из писем я намеренно оставлю перед своим отъездом, чтобы прочтено оно было в обязательном порядке, однако спустя некоторое время, так как сильно беспокоюсь о душевном состоянии моего двоюродного брата, в последние несколько дней впавшего в сильный внутренний кризис после смерти его сестры и моей кузины Дженевры Ирэн.