Жан Барро
«Ренегат Каутский» и его ученик Ленин
Ленинизм как побочный продукт каутскианства
Подлинная роль большевизма
«Воспитатель сам должен быть воспитан»!
«Что делать?»
Каутский был, без сомнения, главным теоретиком Второго Интернационала и его наиболее мощной партии — Социал-демократической Партии Германии. Как страж ортодоксии, он считался повсеместно наиболее знающим специалистом по творчеству Маркса и Энгельса, его привилегированным истолкователем. Его позиция была типичной для целой эры в истории рабочего движения… Мы займемся здесь центральным вопросом пролетарского движения: соотношением между рабочим классом и революционной теорией. Ответ Каутского на этот вопрос стал теоретической основой практики и организации всех партий, составлявших Второй Интернационал. Среди них была и Российская социал-демократическая партия, в том числе ее большевистская фракция. Она оставалась ортодоксальным членом Второго Интернационала вплоть до 1914 года — то есть до краха Интернационала перед лицом Первой мировой войны.
Однако теория, сформулированная Каутским в статье «Три источника марксизма», не умерла вместе со Вторым Интернационалом. Напротив, она выжила и составила основу Третьего Интернационала в виде «ленинизма» с его сталинистскими и троцкистскими аватарами.
Ленинизм как побочный продукт каутскианства
Ленинизм — это побочный продукт каутскианства. Такой вывод может удивить только того. кто знает о Каутском только по тому, как его ругали в большевизме, особенно по памфлетам Ленина «Крах Второго Интернационала» и «Пролетарская революция и ренегат Каутский», и того, кто знает о Ленине только то, что о нем вещают в различных церквях и сектах его последователей.
Но само название ленинского памфлета весьма точно характеризует его отношение к Каутскому. Если Ленин называет его «ренегатом», то совершенно ясно, что, по его мнению, Каутский был до этого носителем высшей истины, которую он, Ленин, продолжает отстаивать. Ленин весьма далек от критики каутскианства, скорее он обвиняет своего бывшего учителя в предательстве собственного учения. В любом случае, ленинская критика выглядит слишком запоздалой и абсолютно поверхностной. Запоздалой — поскольку Ленин питал самые глубокие иллюзии в отношении германской социал-демократии и одумался лишь после того, как «предательство» было совершено. Поверхностной — потому что Ленин остановился только на проблемах империализма и войны, не углубляясь в причины социал-демократического предательства в августе 1914 г. Эти причины были теснейшим образом связаны с самим существом этих партий и их отношением к капиталистическому обществу и к пролетариату. А это отношение, в свою очередь, было связано с развитием капитализма и рабочего движения; его следует понимать как определенную фазу в развитии пролетариата, а не как нечто, изменяемое по воле меньшинства, даже если речь идет о революционном руководстве.
Этим определялось значение той теории, которую Каутский сформулировал в особенно связной форме в памфлете «Три источника марксизма» и которая на протяжении всей его жизни составляла основу его мышления. Ленин воспринял эту теорию и развил ее в «Насущных задачах нашего движения» (1900 г.) и затем в «Что делать?» (1902 г.), где он много и с большой похвалой говорит о Каутском. В 1913 г. Ленин повторил его идеи в «Трех источниках и трех составных частях марксизма», причем говорил о тех же темах и иногда даже повторял Каутского слово в слово.
Высказанные там идеи представляют собой весьма скудный и поверхностный исторический анализ отношения Маркса и Энгельса к проблеме интеллигенции и рабочего движения. Его можно суммировать в немногих словах, и для выражения его сути достаточно пары цитат: «стихийное развитие рабочего движения идет именно к подчинению его буржуазной идеологии»; «о самостоятельной, самими рабочими массами в самом ходе их движения вырабатываемой идеологии не может быть и речи». Поэтому необходимо осуществить то, что Каутский называет соединением рабочего движения и социализма. «Современное (?) социалистическое сознание может возникнуть только на основании глубокого научного знания… Носителем же науки является не пролетариат, а буржуазная интеллигенция… Таким образом, социалистическое сознание есть нечто извне внесенное в классовую борьбу пролетариата, а не нечто стихийно из нее возникшее». Эти рассуждения Каутского Ленин сопровождает замечанием: «глубоко справедливые и важные слова».
Разумеется, это столь желанное «соединение» рабочего движения с социализмом не могло быть осуществлено одинаково в Германии и России: слишком различными были условия. Но важно видеть, что глубинные организационные особенности большевизма были не следствием какой-либо отличной теории, а скорее проистекали из применения тех же самых принципов в иной социальной, экономической и политической ситуации.
В действительности вместо великого «соединения» рабочего движения с социализмом социал-демократия пришла к теснейшему союзу с капиталом и буржуазией. А большевизм, почувствовав себя как рыба в воде в ходе российской революции (по причине ее поражения) пришел к полному слиянию с государственным капитализмом, управляемым тоталитарной бюрократией.
Однако ленинизм продолжает сковывать разум многих более или менее честных революционеров, которые с его помощью надеются добиться успеха. Считая себя «авангардом» и обладателями «сознания» (в то время как они владеют всего лишь ложными теориями), они продолжают судорожно бороться за слияние двух метафизических монстров — «лишенного теории» «стихийного рабочего движения» и нематериального «социалистического сознания».
Такой подход совершенно произволен. Если, по словам Ленина, «ирония и терпение есть главные качества революционера», то, как заметил Троцкий, «нетерпение есть основной источник оппортунизма». Интеллигент — революционный теоретик не должен прилагать специальные усилия для поиска связей с массами: ведь если его теория революционна, он уже связан с этими массами. Ему не требуется «выбирать лагерь пролетариата», у него, собственно говоря, вообще нет выбора. Его теоретическая и практическая критика определяется его отношением к существующему обществу. Он может освободиться от этой критической страсти только подчинившись этому обществу. И если у него «есть выбор», то он уже больше не революционер, его теоретическая способность к критике давно улетучилась. Проблема распространения им революционных идей в рабочей среде решается в зависимости от самой среды. Когда исторические условия, баланс сил между борющимися классами… выдвигают на повестку дня революционный взрыв пролетариата, революционные интеллигенты делают то же самое, что и рабочие. Они делают то, что они могут делать. Они исследуют, пишут, как только могут, распространяют свои слова… Когда Маркс работал в Британском музее, то, как продукт исторической эволюции пролетариата, он был связан если не с тем или иным конкретным рабочим, то с историческим движением пролетарского класса. Он был не в большей степени изолирован от рабочих, чем отдельный рабочий был изолирован от остальных. Эта связь ограничивалась особенностями времени, самого капитализма.