Райс перевел взгляд на полковника: Вес готов был сдаться, капитулируя перед страдальческим выражением лица сестры. Майор снова посмотрел на Сюзанну: в ее озабоченных глазах уже поблескивал отблеск одержанной победы.
— Я подожду вас за дверью, — и не давая мужчинам времени на ответ, Сюзанна вышла.
— Она всегда так по-хозяйски распоряжается? — поинтересовался Райс вполне миролюбиво.
Вес свирепо сверкнул глазами и начал стаскивать с себя рубашку.
Лейтенант, на которого были возложены обязанности по управлению тюрьмой, подозрительно оглядел своих бывших подопечных, переодетых в гражданское. Сюзанна мгновенно обезоружила его парой слов и улыбок которая, по убеждению Райса, могла бы разбить дюжину сердец разом.
— Мы отправляемся домой, лейтенант. Желаю вам счастья.
— И вам того же, мадам. Будьте осторожны.
Как заметил Реддинг, к мужчинам ни пожелания, ни предостережения не относились.
Рассматривая фургон и лошадей, Райс гадал, смогут ли они отъехать от города хотя бы на дюжину миль. Лошадиные ребра настойчиво выпирали сквозь облезлую шкуру. Клячи выглядели весьма уныло, но могли бы дать фору тому, что Сюзанна называла гордым словом фургон. Зрелище было жалким: колеса болтались на осях, деревянная обшивка расползалась в разные стороны и испускала тяжкий вздох всякий раз, когда повозка приходила в движение.
Вес с трудом проковылял от своей койки до фургона и безмолвно рухнул на скамью внутри. Райс устроился рядом с Сюзанной на передней скамье.
Когда фургон, подпрыгивая, выехал за пределы тюремного двора и оказался на улице, Райс оглянулся. Арестанты прилипли к оконным решеткам, но охранники в серой форме даже не обратили на это внимания.
По небу расползалось оранжевое зарево. Райс слышал громыхание взрывов. Сейчас, когда тюремные стены не преграждали путь звукам, выстрелы были намного громче. Когда фургон выехал на многолюдные улицы, к шуму канонады добавились и другие громкие звуки: ружейная пальба, крики, лошадиное ржание. Мостовые сотрясались от топота сотен, тысяч сапог отступающих солдат-джонни.
— Править буду я, — сказал Райс, и это больше походило на приказ, чем на просьбу.
Но он сразу же наткнулся на глухое сопротивление с ее стороны.
— Я вполне справлюсь сама, майор, — голос Сюзанны приобрел несгибаемую твердость.
Сейчас, когда они сидели так близко друг к другу, в женщине проснулись чувства, которые она не собиралась тревожить. Теплая дрожь волнами спускалась по позвоночнику всякий раз, когда она и майор как бы нечаянно касались друг друга или встречались глазами.
— Миссис Фэллон, — не унимался Реддинг, — я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вы умеете править, ни в том, что вам по плечу любое дело, какое вы задумаете, но я чертовски устал от безделья.
— Но… ваша рана?
— Она дьявольски ноет вне зависимости от того, делаю я что-либо или нет, — грубо оборвал ее Райс.
Он совершенно ясно дал понять женщине, что не потерпит никаких обсуждений, что решения будет принимать он, хотя в глубине души знал, что даже натягивание поводьев мешает заживлению раны. Но опыт подсказывал ему, что смятение чувств и недоговоренность могут только помешать в управлении даже этой унылой упряжкой лошадей.
Когда фургон вывернул на главную дорогу, Райс Реддинг увидел отступающие части и ужаснулся. Многие были босы, а их серые, превращенные в лохмотья мундиры побурели от грязи и пота. Отступающие американские части перемежались с фургонами, доверху набитыми домашним скарбом. Встречались и убогие тележки; их толкали вручную мужчины и женщины, стараясь спасти годами нажитое добро. Все это двигалось по одной дороге, начинавшейся за пределами обреченного города. Все чаще слышались пушечные выстрелы, лошади в испуге шарахались и прядали ушами.
Мироздание, казалось, было подавлено войной. Ясное утро перетекало в серый, дымный, смрадный полдень; оранжевое с утра небо кровило.
Райс направил лошадей в объезд брошенной повозки со сломанным колесом. Напряжение, с которым он сжимал вожжи, отдавалось колющей болью в боку. Он почувствовал, что рана увлажнилась, но не придал этому особого значения, понукая лошадей двигаться вперед, боясь, что они остановятся и откажутся тащить фургон или какие-нибудь люди с тупыми, тусклыми глазами схватят лошадей под уздцы и отберут и кляч, и фургон.
По дороге с трудом продвигался вперед отряд кавалерии, прижимая гражданских к обочине и освобождая середину для обессиленных, изнуренных солдат Конфедерации, которые устало брели по дороге.
День клонился к вечеру. Дорога становилась все более и более многолюдной. Лошади едва продвигались, с трудом преодолевая дюйм за дюймом.
Не успели беглецы отъехать от города на приличное расстояние, как Райсу снова пришлось придерживать лошадей, чтобы дать дорогу очередной кавалерийской части, следующей в сопровождении артиллерии.
Сюзанну основательно растрясло, что было неудивительно при наличии многочисленных ухабов, равномерно покрывавших дорогу, и отсутствии рессор.
Ерзая по скамье и вертясь, чтобы размять затекшие мускулы, она неожиданно наткнулась взглядом на четырех мужчин, медленно передвигающихся вдоль обочины навстречу общему потоку. Они были в форме и выглядели весьма подозрительно.
Сюзанна огляделась по сторонам: кавалерийский отряд был далеко впереди, всадники тряслись в седлах, уныло опустив головы, не видя ничего, кроме голой дороги под копытами лошадей. Огромное пустое пространство отделяло Сюзанну и ее спутников от солдат. Позади едва переставляли ноги несколько раненых. Помощи ждать неоткуда.