Я повернулась к Ренье.
— Я не могу принять это от тебя.
Он вызывающе скрестил руки на груди.
— Почему, черт возьми, нет?
— Мы даже не встречаемся. Мы... мы никто, Ренье. — Я вышагивала по полу. — Я не могу принять что-то подобное от человека, для которого я никто.
— Ты не... — Он схватил меня за плечо и остановил мои движения. — Прекрати шагать, черт возьми. — Положив обе руки мне на плечи, он наклонился и посмотрел мне в глаза. — Ты не никто, Карина. Ты - все, и я хочу тебя.
Я подняла подбородок.
— Скажи мне правду. Расскажи мне, что случилось.
— Нет.
— Если бы я была тебе небезразлична, ты бы сказал мне правду.
— Я не могу сказать тебе правду. — С его губ сорвался разочарованный стон. — Я бы сказал, если бы мог, но я не могу. И это не значит, что ты мне безразлична. Это не значит ничего, кроме того, что я... не могу. Сказать. Тебе. — Он глубоко вздохнул, и его прищуренное выражение лица вызвало незаслуженную жалость в моем слабом сердце. — Ты все еще любишь меня. Ты любишь меня. Я вижу это в твоих глазах. Я слышу это, когда ты говоришь со мной. Я чувствую это, когда ты уступаешь моим прикосновениям, как в лифте.
В лифте.
Где он нечестно боролся.
Где он использовал мое тело против меня.
Где он использовал мое желание против меня.
Спасибо, что напомнил мне, засранец.
— Ты. Этот ресторан. Мы. — Я отвела плечи назад, подняла голову и укрепила наш зрительный контакт, чтобы он знал, что я чертовски серьезна. — Это хорошая фантазия, но не более того. Пока ты не расскажешь мне, что произошло, ничего из этого не станет реальностью.
Я отступила назад и отвернулась от него.
Если он не хочет сражаться честно, то и я не буду.
РЕНЬЕРИ АНДРЕТТИ
Юбка короткого сарафана Галло приподнялась, когда она шла по настилу к частному самолету. Я наклонил свое тело, чтобы курьер с сумкой, стоявший позади меня, не мог свободно увидеть белый комплект нижнего белья, который она носила под платьем.
— Галло... — предупредил я.
Она надела это облегающее платье, чтобы позлить меня. По той же причине она вышла голой после душа, повернувшись ко мне спиной, когда надевала свои кружевные белые трусики. Я любовался тем, как блестели губки ее киски, когда она наклонялась ко мне сзади, зажатые между ее идеальной попкой, похожей на закуску моей мечты.
А когда она задирала трусики вверх по длинным стройным ногам, я почти представлял, как подпрыгивают ее полные груди при каждом движении. Сзади я даже уловил аппетитное покачивание ее боковой груди. Я хотел трахнуть ее, и мне потребовалось все, чтобы не перегнуть ее через кровать и не погрузить свой член в ее тугую, горячую киску.
Она посмотрела на меня через плечо.
— Да?
Я проговорил сквозь стиснутые зубы:
— Поторопись.
Она села на самое дальнее от меня сиденье, мило помахала рукой озабоченному подростку-курьеру, прежде чем он ушел, и переместилась ко мне лицом.
— Я не знала, что мы торопимся.
Двери самолета закрылись. Стюардесса налила мне виски, а Галло - стакан воды. Как только стюардесса вышла из отсека, Галло раздвинула ноги. Короткая юбка ее платья приподнялась, обнажив нижнее белье. В центре трусиков виднелось мокрое пятно, и мне захотелось всосать его языком.
Я схватил свой бокал.
— Ты играешь с огнем.
— Расскажи мне, что с нами произошло, и ты сможешь получить меня. Всю меня. — Она поднялась на ноги, в ее глазах читалась решимость, когда она направилась ко мне, и на краткий миг я возгордился тем, что она такая сильная.
— Ты уже моя.
Настала ее очередь встать передо мной на колени.
— Я не твоя, чтобы прикасаться ко мне.
— Осторожно, — предостерег я.
Потому что она была моей.
И всегда была.
Она положила ладонь на каждое из моих бедер, обтянутых костюмом.
— Я не твоя, чтобы целовать. — Ее руки скользнули вверх, остановившись на моем болезненно твердом члене. — И я не твоя, чтобы трахаться. — Ее пальцы коснулись пряжки моего ремня, и это предложение было ясно как день. — Но я могла бы.
— Я не могу рассказать тебе, что произошло.
Она вынула кожаный ремень из металлической петли.
— Почему?
Я пригубил виски, никогда не нуждаясь в силе так сильно, как сейчас.
— Это не мой секрет, чтобы его раскрывать.
Она расстегнула мои брюки.
— Если это касается нас с тобой, то это в равной степени и наше, и чужое.
Я схватился за ручки своего кресла.
— Я дал обещание.
Она потянула за край моих трусов-боксеров, и мой член выскочил на свободу и уперся в ее щеку, почти во всю длину ее лица. Это было самое горячее, что я когда-либо видел, и я поклялся, что если бы ЦРУ отправило Карину Галло в Гуантанамо, то к закату она заставила бы всех этих заключенных выкладывать свои самые грязные секреты. Не то чтобы я когда-нибудь, блядь, позволил этому случиться.
Ее теплое дыхание погладило мой член, когда она спросила:
— Кому?
Она смотрела на мой член так, как каждый мужчина мечтает, чтобы женщина смотрела на его член, словно ей подарили святой Грааль, и она не была уверена, что сможет уместить его в своем тугом... кармане. Ее глаза расширились от вожделения, которое она не могла или не хотела скрывать, а за красивыми голубыми глазами таилась решимость.
— Кому? — повторила она, прежде чем обхватить мой член своими пухлыми губами и глубоко вобрать меня в рот, пока моя головка не коснулась задней стенки ее горла.
О, черт.
Я закрыл глаза и застонал.
— Твоему отцу.
Блядь, блядь, блядь, блядь.
Она тут же отпрянула.
— Моему отцу?
Мой член был твердым и голым перед ней, и мы разговаривали. О. Ее. Отце. Было почти стыдно, что моя эрекция не уменьшилась ни на сантиметр.
— Блядь. Ты не должна была этого слышать.
— Моему отцу, — повторила она. Ошарашенная.
Кажется, я ее шокировал. Я сдвинул свои боксеры на свою твердую эрекцию, слегка смущаясь. Мой член был сильно прижат к ее гландам, а шокировал ее именно отец.
Эго, встречай удар.
В горле у меня заклокотало.